Владимир Сорокин: Опричнина — очень русское явление

Только что в московском издательстве «Захаров» вышла новая повесть Владимира Сорокина «День опричника». Действие её происходит в 2027 году: на Руси господствует тот же общественный строй, что при Иване Грозном. С писателем беседует обозреватель Граней. Ру Борис Соколов.

— Почему вдруг в новой повести вы решили синтезировать средневековое прошлое и недалекое российское будущее?

— Я произвел для себя некий мысленный опыт. Что будет, если изолировать Россию от мира — если предположить, что будет выстроена Великая русская стена по образцу Великой китайской? России некуда будет погружаться кроме как в свое прошлое. Это будет вызвано идеологической потребностью, поскольку все героические образы для массового сознания в прошлом, в глубоком прошлом. Но без современных технологий такая идеология будет нежизнеспособна. Поэтому, собственно, из моего умозрительного опыта и выводится такая формула — человек в кафтане, разъезжающий на «Мерседесе» с водородным двигателем.

— Когда вы писали «День опричника», думали ли вы о проблеме преемника, которую сегодня столь оживленно обсуждают российские политики и политологи?

— Нет, я все-таки думал о более отдаленном будущем. У меня действие происходит в 2027 году. «День опричника» — все-таки художественное произведение, а не социологическое исследование. Я думаю, вопрос в том, возможен ли в принципе такой мир, и я по первой читательской реакции понял, что возможен.

Наша русская жизнь всегда полна гротеска. И на первый взгляд «День опричника» — это супергротеск. Кто-то может сказать, что это все-таки фантастический мир, но если вспомнить реальную опричнину, то это такой же супергротеск, если посмотреть на их ритуалы, на их развлечения, на их бытовую жизнь. Так что такой мир вполне может быть, но я вовсе не уверен, что так и будет. Этим, собственно, и хороша Россия, что её будущее всегда открыто и каждый волен гадать о нем. В этом и проходит наша жизнь.

— А что бы могло, на ваш взгляд, стать альтернативой тому миру, что изображен в «Дне опричника»?

— Демократия в европейском понимании этого слова. Но возможна ли она в России? Это тоже вопрос вопросов.

— А почему возникают сомнения, что такая демократия может укорениться в России?

— Тут многое мешает. Мешает метафизика нашей жизни и государственной власти. В Европе каждый гражданин может сказать: «Государство — это я». У нас же страна делится на государство и на подданных, то есть наш народ не отождествляет себя с государством. Государство — это отдельная машина, это некий идол, которому надо молиться и во имя которого надо жертвовать собой. Мне кажется, именно опричнина сыграла главную роль в формировании в народном сознании такой структуры государства.

Опричнина — это очень зловещее и очень русское явление. Когда Иван Грозный поделил своих подданных на опричнину и на остальных, дав всю полноту власти опричникам, практически он выделил касту жрецов абсолютной власти, которым все позволено. Эти жрецы имели власть и права более широкие, чем у самых знатных бояр и самого высокопоставленного духовенства. Практически было создано государство в государстве со столицей в Александровой слободе.

Парадоксально, что никто из наших величайших писателей-классиков не коснулся этой темы. Алексей Константинович Толстой — и всё! В этом для меня заключается большая загадка. Я думаю, что эта тема настолько позорна и страшна для России, настолько кровава и мрачна, что классики просто не знали, как к ней подойти. Ни одна цензура не пропустила бы описание той реальности, которой, собственно, и жила опричнина, а если это не описывать, то зачем браться за эту тему?

— А как же Лермонтов с его «Песней про купца Калашникова»?

— Согласитесь, что это довольно невинное прикосновение к теме. В реальности с Аленой Дмитриевной могли обойтись гораздо более круто. Однажды Иван Грозный, поглумившись над женой боярина, велел повесить её над его обеденным столом и не снимать несколько дней. Маркиз де Сад отдыхает…

— Не проглядывает ли в вашей повести дальнейшая судьба новых опричников? Известно, что при Грозном почти все они кончили плохо.

— Почти никто из них не избежал казни — кроме Малюты Скуратова, который погиб при осаде Пайды, придавленный стеной. Конечно, в повести чувствуется, что и опричники не вечны, что их подпирают более молодые. В сцене убийства графа Уварова показано, что честь отправить его к праотцам отдана молодым опричникам. Неслучайно и то, что в гусенице группового секса они стоят в конце и как бы наступают на пятки «старикам». Это закон любого карательного учреждения. В Советском Союзе было примерно так же.

— Можно ли назвать «День опричника» политической сатирой?

— Мне кажется, что это все-таки художественное, а не сатирическое произведение. Я не ставил себе никаких политических целей, но если кто-то прочтет повесть как политическую сатиру, я не против. Но я хотел сделать нечто большее чем политическая сатира. Цель сатиры — настоящее, а моя повесть — это скорее попытка такой художественной футурологии, осуществляемая при помощи художественных средств.

— Скажите, вот есть в повести стихи про графа Уварова:

Ищут давно,
Но не могут найти
Графа какого-то
Лет тридцати.

Это не только пародия на известное стихотворение Маршака, но и вообще на любые бездарные стихи, ценные только своей политико-сатирической составляющей?

— Да, но пример сатиры у меня — это скорее куплеты пограничников по поводу перекрытия трубы:

Мы задвижку перекрыли —
Как велел нам государь.
Ну, а недруги решили
Газ у нас сосать, как встарь.
Мы им «нет!» сказали разом,
Навострили зоркий глаз —
Насосался русским газом
Дармоед «Европа-газ».

— Вы презентовали «День опричника» в Екатеринбуге. До этого не раз ездили по городам Сибири, Поволжья. Чем привлекает вас российская провинция?

— Мне становится все более и более неуютно в Москве. Здесь стало невозможно разговаривать на улице — из-за шума машин. А это уже тревожит. Мне кажется, что Москва теряет свои оригинальные черты и превращается в гипермегаполис, который трудно назвать городом. А жить в мегаполисе как-то не очень уютно, ибо он существует лишь для товарообмена. В нем лишь деньги зарабатываешь. Хорошо, что жизнь человека не сводится только к этому. Поэтому русская провинция мне сейчас более приятна, чем Москва. Она притягательна людьми, которые более искренни, непосредственны и менее меркантильны, чем москвичи. И там можно поговорить на улице.

— Неужели в провинции все так замечательно и нет никаких проблем?

— Плохо в провинции то, что там довольно мало интеллигенции и мало по-настоящему культурных центров. Мне представляется, это все следствие патологической советской идеи об укреплении вертикали власти, которой наше государство продолжает придерживаться до сих пор. От этого нищают регионы и улучшается жизнь столичных чиновников. Москва, как громадный насос, все высасывает из России — и деньги, и идеи. Это печально. Во многом «День опричника» — это повесть о Москве.