Подмороженная Россия

В рамках 33-го Московского международного кинофестиваля состоялась российская премьера фантастического фильма «Мишень», где рисуются Москва будущего и несколько героев, обретших вечную молодость. Сценаристом киноленты стал Владимир Сорокин. О фильме с известным писателем побеседовал обозреватель «НГ» Виталий Нуриев. «Мишень» на прошлой неделе вышла в российский прокат.

― Кому принадлежит замысел картины, вам или Александру Зельдовичу?

― Идея сделать очередное кино ― это его идея. Я уже написал восемь сценариев, и каждый раз было именно так: приходил режиссер и говорил ― вот есть возможность и идея. Идея была в чем-то коллективной. Проще говоря, тема вечной молодости, к которой я более-менее равнодушен, потому что не боюсь, ― это идея Сашина, а вот весь антураж, Москва будущего ― за мной. Но повторяю, что в коллективной работе очень трудно вычленить авторство.

― Вы спроецировали себя на кого-то из персонажей?

― Я вообще этого не делаю никогда. Просто любил их всех и старался, чтобы они были правдоподобные и живые.

― В какой-то момент ловишь себя на мысли, что в фильме очень выражена эстетика 1950-х, эстетика позднесталинской Москвы. Это было прописано на уровне сценария?

― Это не было прописано, но, видимо, так получилось, потому что это некая идеальная для наших нынешних чиновников Россия, крепкая вертикаль власти, сословное общество. Я уже говорил, что это скорее утопия, чем антиутопия, мы же не занимаемся разрушением. Создали такой идеальный чиновничий сон, он напоминает и позднесталинский сон ― тот был не менее красивый, но более тяжелый, но это мог бы быть и сон Павла I, например… Нет, мы не думали о 1950-х.

― Такая расслоенная историчность?

― Да-да, как бы идеальная. Ну, или неидеальная… Знаете, как Леонтьев говорит, Россию нужно бы подморозить.

― Подмороженная Россия?

― Да, подмороженная Россия, на фоне которой происходит оттаивание этих шести персонажей.

― В визуальных решениях как-то участвовали? Вы же иллюстратор.

― Только на уровне советов.

― А вообще рисовать продолжаете?

― Очень редко. Два года назад нарисовал обломок березы.

― Сценарист и писатель ― что труднее?

― Я бы сказал, это как пребывание в разных средах, проза ― глубоководное погружение, а написание сценариев ― выход на сушу, конечно. Но это очень обновляет кровь на самом деле. Когда я после «Копейки», «4» и «Москвы» вернулся, получилось «Голубое сало». Учитывая, что я принципиально не хочу повторяться, не пишу одну книгу, как обычно делают писатели, то это очень помогает. Это как, знаете, есть практика такая ― ложатся люди в клинику, сливают кровь и чувствуют некий энергетический подъем. Кино практически так же действует.

― А какое ваше кино? Кого вы смотрите, любите?

― Просто океан целый. Весь Кубрик, это больше, чем кино, по-моему. Линч, Хичкок, Кэмерон. И разные блокбастеры, саги, «Властелин колец», например.

― Вне книги или в увязке с ней?

― Ну, книгу мне как раз читать скучновато, там нет литературного события, а визуально очень мощно сделано. Люблю авторское, классическое. Люблю, кстати, жанровое кино.

― Какое именно?

― Вестерны.

― Итальянские?

― Нет, итальянское… я к неореализму спокойно отношусь. И к французскому кино 1960-х тоже.

― То есть «Новая волна» ― не ваше кино?

― Нет. А вот вестерны американские люблю. Обожаю немцев, Мурнау.

― В «Мишени» очень интересная переводческая цепочка: сценарий–оператор–режиссер. Бесконечно превращенная визуализация, которая с каждым звеном цепи меняет форму. Когда ваши книги переводят на другие языки, переводчики с вами советуются?

― Тут вопрос хорошего и плохого переводчика. Хороший ищет эквивалент, посредственный ― переводит слова. В кино же это абсолютно непредсказуемый процесс, и я его сразу от себя отсекаю, если я еще буду участвовать, это превратится в чистую паранойю. Безусловно, должно получаться что-то, чего ты не ждешь.

― «Мишень» книгой не станет?

― Это кинороман, он уже написан.

― Будет издан?

― В виде DVD ― да.

― А сценарий?

― И его напечатают когда-нибудь, думаю.

― Хотели бы, чтобы что-нибудь из ваших произведений экранизировали?

― Я, честно говоря, боюсь. На самом деле счастлив, что пока ничего с этим не получилось. Но рано или поздно это наверняка случится.

― Хотели бы вы жить вечно?

― Вечно? На этой планете? Не дай бог!

Фото ИТАР-ТАСС