Голубое сало / 9

Заплыв

— Цитата номер двадцать шесть, слушай мою команду! — Низкорослый маршал войск речной агитации сипло втянул в себя ночной воздух и прокричал: — Зажечь факела!

Длинная колонна, выстроенная на набережной Города из мускулистых голых людей, качнулась, ожила еле заметным движением: тысяча рук метнулась к тысяче бритых висков, выхватила из-за ушей тысячу спичек и чиркнула ими по тысяче голых бедер.

Крохотные огоньки одновременно подскочили кверху, и через мгновенье маршал судорожно сощурил привыкшие к темноте глаза: факелы вспыхнули, языки пламени метнулись к темно-фиолетовому небу.

Маршал придирчиво ощупал глазами ряды голых тел и снова открыл рот:

— Не меняя построения, соблюдая дистанцию, в воду вой-ти!

Построенная особым порядком колонна тронулась и, неслышно ступая босыми ногами, стала быстро сползать по гранитным ступеням набережной к черной неподвижной воде Реки. Вода расступилась и впустила в себя весь полк. Солдаты осторожно погружались в студеную сентябрьскую воду, отталкивались от каменистого дна и плыли в том же порядке, держа над бритыми головами ярко горящие факелы. Через минуту колонна выплыла на середину Реки, где быстрое течение подхватило ее и понесло.

 

Самым тяжелым условием в агитационных заплывах для Ивана был запрет перемены рук.

Плыть в ледяной воде он мог долго, но пять бесконечных часов держать в предельно вытянутой руке шестикилограммовый факел было по-настоящему тяжело. И как он ни готовился к заплыву, какими тренажерами ни изнурял свою правую руку — все равно к рассвету ее сводило мелкой дрожью, и не было силы, способной обуздать эту проклятую дрожь. Инъекции, втирания, электромагнитная терапия не помогали.

Тем не менее Иван считался лучшим пловцом в своем полку, и ему вот уже шесть лет доверяли самые ответственные места в цитатах.

И сегодня он плыл запятой — единственной запятой в длинной, первой степени сложности цитате из Книги Равенства: ОДНИМ ИЗ ВАЖНЕЙШИХ ВОПРОСОВ СОВРЕМЕННОГО ЦЕЛЕВОГО СТРОИТЕЛЬСТВА БОРО ЯВЛЯЛСЯ, ЯВЛЯЕТСЯ И БУДЕТ ЯВЛЯТЬСЯ ВОПРОС СВОЕВРЕМЕННОГО УСИЛЕНИЯ КОНТРАСТА

Точка в конце цитаты не ставилась, поэтому единственным знаком препинания была запятая, рождаемая пламенем шестикилограммового конусообразного факела Ивана.

Синхронное плавание давалось Ивану легко — он, с детства выросший на море, давно признал в воде вторую стихию, а после четырех лет ВВАП (военно-водно-агитационной подготовки) вообще не представлял свою жизнь без этих долгих, пропахших рекой ночей, без черной, дробящей всполохи пламени воды, без свинцовой боли, постепенно охватывающей руку с факелом, без предрассветного завтрака в чистой полковой столовой.

Служба, словно Река, быстро и плавно несла Ивана: поначалу его как новичка ставили в середины больших прочных букв Ж, Ш и Щ, потом, убедившись в точности его плавания, стали постепенно смещать к краям. Так, после двух лет он уже плавал левой ножкой Д или вместе с рябым татарином Эльдаром составлял хвостик у Щ.

Еще через год Ивану поручили плавание в тире и восклицательных знаках, а после нанесения почетной татуировки «пловец-агитатор высшей категории» доверили запятые.

За семь лет службы Иван имел звание младшего сержанта, медаль «Государственный пловец», множество устных похвал перед строем и Почетную грамоту «За образцовую службу при водном транспортировании VI главы книги Аделаиды Свет “Новые люди”» (главу транспортировали в течение четырех месяцев, и каждую ночь Иван плавал запятой).

 

Он набрал в легкие побольше воздуха и медленно выпустил его в пахнущую илом воду. Факел наклонился, но пальцы привычно выпрямили его, крепче сжав металлический корпус.

Тело уже успело согреться, дрожь оставила подбородок, ноги послушными рывками стригли воду. Впереди белели десять бритых голов вертикальной ножки Я, а за ними дрожала, зыбилась огненная масса факелов колонны.

Иван точно знал свое место — шесть метров от левой крайней головы — и плыл со спокойной размеренностью, сдерживая дыхание. Нельзя отклоняться ни влево, ни вправо, нельзя торопиться, но и нельзя отставать, иначе запятая приклеится к другому Я.

Факел горел ярко, пламя часто срывалось вбок, тянулось к тяжело шевелящейся воде, плясало над ее поверхностью и снова выравнивалось.

Во время заплывов Иван любил смотреть на звезды. Сейчас они висели особенно низко, сверкая холодно и колюче.

Он перевернулся на спину, почувствовал, как вода обожгла бритый затылок, и улыбнулся. Звезды неподвижно стояли на месте.

Он знал, что опасно долго смотреть на них — можно не заметить, как сзади наплывет косая ножка Я, а бритые головы с ужасом наткнутся на отставшую запятую. Иван оглянулся. За ним в «косухе» и «полумесяце» плыли его товарищи: Муртазов, Холмогоров, Петров, Доронин, Шейнблат, Попович, Ким, Борисов и Герасименко. Лица их были спокойны и сосредоточенны. Иван понимал, что своей запятой делит это длинное, но очень нужное людям предложение пополам и что без его факела оно потеряет свой великий смысл. Гордость и ответственность всегда помогали ему бороться с холодом. Сейчас он так же легко победил его, и осенняя вода казалась теплой.

Он снова посмотрел на звезды. Больше всего он любил созвездие, напоминающее ковш, которым полковой повар льет в солдатские миски вкусный суп из турнепса и плюхает наваристую перловую кашу с маргарином. И хотя он с детства знал, что созвездие носит имя Седьмого Пути, а эта колючая звезда на конце — Великого Преобразователя Человеческой Природы Андреаса Капидича, в памяти Ивана оживали не золотые обелиски Храма Преодоления, не витые рога Капидича, а вместительный, сияющий ковш.

Он перевернулся и поплыл на правом боку. Уже сейчас в правой руке почувствовалась легкая усталость. И немудрено — в жестяной корпус факела залито шесть литров горючей смеси. Далеко не каждый человек способен проплыть пять часов в холодной воде, держа факел над головой. Иван понимал это с самого начала службы в ВВА. За семь лет его правая рука стала почти вдвое толще левой, как и у всех солдат полка. По мере того как раздувались ее мышцы, наливались связки и лиловела кожа, в Иване росла гордая уверенность в себе и крепло чувство превосходства над гражданскими, у которых нет таких правых рук. С ранней весны и до поздней осени он носил рубашки с короткими рукавами, выставляя напоказ свою мощную руку. Это было очень приятно.

 

Вскоре монолиты гранитных набережных сузились, над цитатой проплыл Первый Мост и послышался слабый шепот невидимых зрителей. После моста набережные взметнулись вверх и стали постепенно наползать на полосу реки.

Иван сильнее сжал факел и выше поднял его. Он тысячу восемнадцать раз проплывал это место, эту грозную и торжественную горловину, но каждый раз не мог сдержать восторженной дрожи: за мостом начинался Город, и Река уже становилась Каналом имени Обновленной Плоти, пересекающим Город, Каналом, на набережных которого сегодня, как и тысячи тысяч раз, собрались достойнейшие представители Города.

 

Через час нарастающий шепот усилился и повис над Каналом непрерывным пчелиным гулом. Гранитные набережные сдавили Реку настолько, что, лежа на спине, Иван мог видеть головы смотрящих вниз жителей Города. Здесь, внизу, совсем не было ветра, вода лежала черным зеркалом, и пламя факелов спокойно разрезало сырой воздух.

Правая рука дала о себе знать: в плече осторожно зашевелилась боль и вялой спиралью потянулась к побелевшим от напряжения пальцам. Постепенно она доберется до них, и жестяной корпус покажется им картонным, ледяным, жирным, обжигающим, плюшевым, резиновым, а потом пальцы намертво сожмут пустоту и Иван потеряет свою правую руку до самого конца заплыва. И привычным, до мелочей знакомым окажется этот конец: в тусклом предрассветном воздухе два заспанных инструктора склонятся над Иваном, разжимая его белые, сведенные судорогой пальцы, не желающие расставаться с погасшим факелом. А Иван будет помогать левой рукой...

Он перевернулся и несколько раз выдохнул в воду.

Шум наверху усиливался, кое-где вспыхивала овация, и двадцатиметровые гранитные берега дробили ее многократным эхом.

«То ли будет, когда начнутся Основные районы!» — восторженно подумал Иван, вспоминая гром нескончаемой овации, заставляющий замирать сердце. Да, рабочие так хлопать не умеют...

Он покосился на руку. Боль уже овладела предплечьем, и остановить ее было невозможно. Правда, оставалось еще последнее средство, иллюзия борьбы, наивный паллиатив, помогающий на мгновенье: если резко сжать пальцы и напрячь мышцы всей руки — боль испарится. На секунду.

Иван скрипнул зубами и изо всех сил сжал конус факела. Раздался треск, словно раздавили яйцо, и что-то маслянистое потекло по руке.

Иван глянул и помертвел: еле заметная полоска шва разошлась, из корпуса факела текла горючая смесь. Он выхватил левую руку из воды, прижал ладонь к прорехе, факел наклонился, и оранжевая вспышка мягко толкнула Ивана в лицо. Он шарахнулся назад, провалился в воду, вынырнул и всплыл в клубящемся огне. От его тела рвались жадные желтые языки, а вокруг расплывалось горящее пятно. Стремительный жар выдавил из Ивана протяжный крик. Он нырнул, вынырнул в середине Я, вспыхнул снова, закричал и замолотил руками по товарищам и по воде до тех пор, пока заплесневелый гранит не расколол его пылающую голову.

Когда стиснутая двумя крутолобыми Я запятая ярко вспыхнула, зрители на набережных поняли, что это и есть тот самый Третий Намек, о котором говорил крылатый Горгэз на последнем съезде Обновленных. Мощная овация надолго повисла над Каналом.

Запятая тем временем исчезла, всплыла и развалила Я на желтые точки. Разрушив Я, запятая оказалась в верхнем полукруге В, и буква податливо расползлась; сзади надвинулось Л, но, зацепившись за запятую, прогнулось и распалось; следующее Я каким-то чудом проплыло сквозь рой огней и благополучно двинулось догонять ОДНИМ ИЗ ВАЖНЕЙШИХ ВОПРОСОВ СОВРЕМЕННОГО ЦЕЛЕВОГО СТРОИТЕЛЬСТВА БОРО ЯВЛЯЛСЯ...

Овация продолжалась, а на черном зеркале реки неспешно разворачивались дальнейшие события этой роковой ночи.

ЕТСЯ, вклинившись в самую гущу огненных точек, стало складываться гармошкой и превратилось в сложную фигуру, напоминающую переплет необычного окна; саморазрушаясь, наползло И БУДЕТ ЯВЛЯТЬСЯ, пополнив факельный рой; более осторожный ВОПРОС попытался обогнуть опасную зону, но расплющился о гранитную стену; длинное СВОЕВРЕМЕННОГО оказалось прочнее предыдущих слов и до последнего старалось выжить, извиваясь, словно гусеница в муравейнике; остальные слова конца цитаты погибли одно за другим.

 

Во время крушения овация гремела не смолкая. И только когда распалось последнее слово, набережные постепенно смолкли. Толпа ночных зрителей оцепенела и, затаив дыхание, смотрела вниз.

Там шло лихорадочное движение: огни метались, роились, пытаясь выстроить вторую часть цитаты, но скелетоподобные полосы слов тут же разваливались на желтый бисер.

 

Когда ОДНИМ ИЗ ВАЖНЕЙШИХ ВОПРОСОВ СОВРЕМЕННОГО ЦЕЛЕВОГО СТРОИТЕЛЬСТВА БОРО ЯВЛЯЛСЯ Я благополучно проплыло Второй Мост, разделяющий своим чугунным телом два сословия, Основные массы встретили огненные слова такой громоподобной овацией, что огни факелов затрепетали, грозя потухнуть.

 

Когда небо на востоке порозовело и перед остатком цитаты распахнулись устья Шлюза, овация смолкла. Люди на набережных опустились на колени. За Шлюзом начиналось Особое Пространство с бронзовыми берегами, золотыми дворцами и невидимыми храмами. Там было совсем немного зрителей. Всего 513. Но каждый из них стоил миллиардов простых смертных, и каждый знал, зачем этой ночью был ослаблен шов на факеле рядового Ивана Монахова.

 

Савелий сложил листки и передал магистру. Магистр посмотрел на них и убрал в карман.

— Знаешь, — Савелий снял очки, подышал на стекла и протер подолом своей длинной грязной толстовки, — у меня в хранилище 12 690 505 образцов русской земли. Плюс-минус два.

— А при чем здесь... образцы? — спросил магистр.

— А при том, батенька, — Савелий сурово посмотрел на него. — Ты знаешь, что такое — плюс-минус два?

— Нет.

— Это две банки с землей, которые возникают из ничего. А потом опять исчезают. Две эдакие эфемериды, порожденные общей массой хранящейся здесь земли. А размах нашего хранилища тебе известен. У нас есть земля даже из-под брусчатки Красной площади. Со дна Байкала. С места, где пролилась кровь убиенного царевича Дмитрия.

— Я это все знаю, зачем ты сотрясаешь воздух?! — нервно воскликнул магистр.

— Я затем сотрясаю воздух, батенька, чтобы ты понял метафизику этих двух банок. Я их должен учитывать. Хотя я никогда не держал их в руках. И никто никогда не держал и не знает, что за земля в этих банках. А ты знаешь, ради чего я, мастер-землеед с двадцатилетним стажем, перевелся с шестого этажа в это хранилище? Чтобы когда-нибудь высыпать на свои ладони землю из этих плюс-минус двух банок. Высыпать, съесть и умереть.

— Я понимаю, — нетерпеливо вздохнул магистр. — Но какое это имеет отношение к моей проблеме?

— А какая твоя проблема? — спросил Савелий.

— Я не хочу, не желаю видеть в своих руках чужие руки! — закричал магистр.

— Тогда клади голову на стол! — прикрикнул на него Савелий.

Магистр опустился на колени и положил свою массивную голову на край стола. Савелий двинулся вдоль стеллажей, глядя на этикетки, и скрылся за поворотом. Его не было долго. Все это время магистр стоял на коленях, прижавшись щекой к истертой клеенке. В глазах его стояли слезы.

— Ну вот... — появился Савелий с банкой в руке. — То, что надо.

— Какая? — спросил магистр.

— Из деревни Полушкино Костромской области.

— А что там?

— Там жила одна женщина в середине прошлого века. По фамилии Наделина. У нее под избой был погреб. Чистый аккуратный погреб, в котором ничего никогда не стояло. И эта Наделина каждый год рожала по ребенку от разных отцов. И сразу убивала его. Всего Наделина родила двадцать шесть детей. И ни один не выжил. Зато каждое утро она спускалась в свой погреб и поливала землю своим молоком.

— Ты веришь в эту землю? — спросил магистр.

— Конечно. — Савелий открыл банку, золотой ложечкой зачерпнул земли, плюнул в ложку и образовавшейся кашицей залепил магистру ухо. Магистр повернул голову на другой бок. Савелий залепил ему второе ухо и пошел ставить банку на место.

Магистр встал с колен, стряхнул с пиджака крошки земли, положил кейс на стол.

Вернулся Савелий.

— Когда вынимать? — слишком громко спросил магистр.

— На третьи сутки, — сказал ему Савелий. — Только водой не смывай.

— Что?

— Водой, говорю, не смывай! Пальцами расковыряй! Или лакеев своих попроси! — закричал ему в лицо Савелий.

Магистр кивнул и пошел к лифту.

Савелий взял кейс, достал из кармана связку ключей, отпер узкую дверь в стене рядом с холодильником, зажег свет. Он стоял в кубическом помещении, заставленном ящиками с пустыми банками. Из стены выступал круглый люк с винтовым замком. Савелий покрутил колесо, отпирая люк, потянул за скобу. Толстая стальная крышка люка плавно отошла в сторону. Савелий убрал очки в карман, прижал кейс к груди и прыгнул в круглую дыру.

Плавный пластиковый желоб понес его вниз, стал извиваться спиралью и вдруг обвалился вертикально: визжа, Савелий врезался в теплую прозрачную воду и долго всплывал, болтая тяжелыми ботинками и пуская пузыри.

— Ах ты, ебаный-смешной! — раздалось рядом с ним. — Все-таки пожаловал!

Савелий открыл глаза и жадно вдохнул теплый, насыщенный тончайшими ароматами воздух купальни. Над ним простиралась розовая полусфера купола, из центра которого он упал. Вокруг плескались искусственные волны. Трое деток подплыли к Савелию — золотобородый Тит, лысый вислоухий Вил и широколицый волосатый Кир.

Прижимая кейс к груди, Савелий месил воду ногами, с трудом держась на плаву.

— Что, разучился плавать, рукосуй? — захохотал Вил, обнажая золотые, инкрустированные бриллиантами и сапфирами зубы.

— У тебя жопа с собой? — ущипнул Савелия Тит. — Или ты ее тоже в банке держишь?

— А борода-то, борода! — Кир схватил бороду Савелия своей волосатой ручищей. — Когда вшей вычесывал? После Осеннего ебалова небось? Глотни, глотни водицы, не бойсь!

Кир потянул его за бороду вниз, Савелий скрылся под водой.

— Не балуй, детка! — шлепнул его по лбу Вил. — Кто землицу хранить будет?

Кир рывком вытащил Савелия из воды, поднял над собой. Савелий закричал, как раненый заяц — тонко и пронзительно.

— Чего спужался, милай! — Кир поднес его к лицу и сочно чмокнул в лоб.

— Хорош, детка, — шлепнул руками по воде Тит. — Пошли глянем, не хуев ли там сушеных пачка.

Он нырнул, подняв двухметровую волну, и вышел из купальни на позолоченные ступени. Кир и Вил последовали за ним, и через мгновенье Савелий стоял на ступенях, истекая водой и все так же прижимая к груди кейс.

Вил хлопнул пухлыми руками, появились шесть голых мальчиков с подвитыми напудренными волосами и шелковыми хитонами. Они вмиг накрыли троих деток, подвинули им сложной формы кресла из позолоченного дерева. Детки уселись. Савелий достал из кармана очки, протер, надел.

— И правда, чего у тебя борода такой длинной стала? — спросил Кир, загребая ручищей с серебряного блюда гроздь винограда. — Ты что, ее подстригать не собираешься?

— Прид, пред, предо, — волнуясь, ответил Савелий.

— Он родную речь забыл, — откусил половину яблока Тит.

— Наверно, собственных бздехов наглотался! — усмехнулся Вил, и детки громко захохотали.

Мальчики поднесли им золотые кубки с нектаром. Детки залпом осушили их и швырнули в купальню. Трое мальчиков кинулись в воду и вынырнули с тяжелыми кубками.

— Эта смена проворней утренней. — Тит сунул в рот горсть фейхоа, пожевал и шумно выплюнул. — Ну и с чем ты пожаловал, кладовщик хуев?

Савелий открыл кейс, вынул золотой ящик с залитым сахаром голубым салом, протянул деткам.

Кир взял ящик, посмотрел, потрогал:

— Это леденец?

— Прид, пред, предо, — закивал головой Савелий.

Кир переглянулся с Вилом:

— Думаешь, в леденце они возьмут?

Вил кивнул и почесал грудь. Кир лизнул ящик, передал Титу. Тит лизнул, протянул ящик Вилу. Вил провел по застывшему сахару большим и длинным языком:

— Вполне.

— Убери, как было, — Тит кинул ящик Савелию, который с трудом поймал его и убрал в кейс. — Ну что, детки, до экзамена не успеем?

— Тринадцать минут осталось, — Вил посмотрел на свои рубиновые часы.

— Обсушите его, — приказал Кир мальчикам.

Мальчики стали раздевать Савелия. Под мокрыми толстовкой и парусиновыми штанами оказались длинные синие трусы и голубая майка. Мальчики сняли их и накинули на Савелия хитон.

— Покажи-ка нам свое муде, — рыгнул Вил.

Савелий приподнял хитон. Детки неодобрительно посмотрели на его небольшие гениталии. Двумя своими огромными пальцами Вил потрогал мошонку Савелия:

— Не густо. Жопу покажи.

Савелий повернулся к ним задом.

— А жопа вполне приличная! — воскликнул Тит.

Детки молча потрогали ягодицы Савелия.

— Странно, да? — повернулся Кир к Вилу. — Он же всю жизнь сидит на стульях. А жопа красивая.

— Это бывает, — серьезно кивнул Вил и щелкнул пальцами мальчикам: — Накормить и отправить наверх.

— А нам — одеваться! Одеваться! — захлопал в ладоши Тит.

Двое мальчиков повели Савелия к выходу, четверо побежали в платяную.

— Ты чемоданчик-то оставь, мудило! — засмеялся Кир.

Савелий испуганно поставил кейс на пол и исчез с мальчиками за янтарной дверью.

Из платяной выбежали шесть слуг в обтяжных, переливающихся блестками костюмах. В руках они держали пульверизаторы, а за собой везли небольшие низкие коляски из чистого золота. Вслед за слугами выбежали трое мальчиков и сняли с деток хитоны. Детки приподнялись со своих замысловатых кресел. Огромные гениталии их вывалились на пол. Вил с трудом дотянулся и взял оставленный Савелием кейс. Слуги проворно подложили под гениталии коляски, детки пошли в платяную, толкая перед собой коляски с покрасневшими и раздувшимися после купания гениталиями. На ходу слуги принялись поливать гениталии деток духами из пульверизаторов.

— Быстро, быстро, быстро! — подгонял слуг Тит.

В платяной деток обтерли насухо и облачили в темно-синие фраки с длинными фалдами. На гениталии надели огромные гульфики под цвет фраков. Волосы деток расчесали и напомадили, на лица наложили грим. В руки деткам вложили золотые посохи с набалдашниками в форме головы мамонта. Церемониймейстер распахнул двери, и детки вышли в коридор. Золотые колеса колясок покатились по полированному граниту. Детки вошли на территорию интерната и оказались возле лектория. У дверей стояла стража со стальными, усаженными шипами дубинами. Двери открылись, детки вошли в лекторий. Огромный, построенный по принципу древнегреческого театра зал был почти пуст. На мраморных ступенях сидели двадцать восемь молодых людей в коричневых хитонах — все воспитанники интерната.

Детки прошли на сцену, уселись на три массивных трона и трижды стукнули посохами по мраморному полу.

В шестом ряду встал воспитанник, прошел на сцену и стал, повернувшись к залу. Все воспитанники встали.

— Благословенна Земля наша Сибирская ныне, и присно, и во веки веков! — громко произнес воспитанник.

Воспитанники коснулись левой рукой лба, груди, гениталий и пола. Детки приложили набалдашники посохов к своим огромным гульфикам.

— Садитесь, братья! — скомандовал Вил. — Тема сегодняшнего экзамена — «Великое Противостояние 7 сентября 2026 года». Кто пожелает начать?

Поднялось несколько рук. Вил указал посохом на одного из воспитанников. Тот встал:

— Брат Сергей Панитков. К 2026 году среди высших иерархов Ордена Российских Землеёбов наметились серьезные и принципиальные разногласия. Как известно, после исторического размежевания на V Соборе и последующего за ним Позорного Разделения, Орден разделился на южных и северных землеёбов. Южные землеёбы обосновались в Поволжье в теплых черноземных степях близ Урюпинска, северные землеёбы расположились в Восточной Сибири в суровой тайге между Подкаменной и Нижней Тунгусками. Южных возглавлял сочник Василь Битко, северных — землеед отец Андрей Утесов. Южных землеёбов к сентябрю 2026 года было 3115, северных — 560. Разделение на V Соборе имущества Ордена прошло в пользу южных — они получили почти 70 %. Кроме того, три из четырех Главных Святынь Ордена оказались в руках южных. Подлая и двурушническая...

— Каких Святынь? — перебил Тит.

— Земляного Хранилища, Малой Ебальной Ступы и Святых и Сокровенных Мощей Первого Проебателя Земли Русской Петра Авдеева.

— Хорошо. Вещай дальше, — кивнул Тит.

— Подлая и двурушническая политика Василя Битко всегда была направлена на Позорный Раскол и уничтожение северного крыла Ордена. Деградирующий духовно, ослабленный плотскими излишествами, Василь Битко мечтал только об одном — алмазном наконечнике и медвежьей шкуре Великого Магистра. Последним Великим Магистром перед Позорным Разделением был Его Наивысшее Равновесие Митрофан Болотый, убийство которого 20 ноября 2025 года и привело...

— Неверно! — перебил Вил.

Воспитанник замялся и продолжил:

— 20 ноября 2025 года произошло убийство Его Наивысшего Равновесия Великого Магистра Ордена Российских Землеёбов Митрофана Болотого.

— Неверно. Подумай, брат Сергей Панитков.

Воспитанник задумался, открыл рот:

— 20 ноября 2025 года в местечке Бобровое Воронежской области во время осенней Ебли Земли Русской произошло убийство Его Наивысшего Равновесия...

— Неверно, неверно! — прикрикнул Вил, и воспитанник замолчал.

— Кто скажет правильно? — обратился Вил к аудитории.

Поднялось несколько рук. Вил указал посохом на одного из желающих высказаться.

— Брат Анатоль Большаков, — встал молодой, но седой воспитанник. — 20 ноября 2025 года произошло Подлое и Коварное убийство Его Наивысшего Равновесия Великого Магистра Ордена Российских Землеёбов Митрофана Болотого.

— Верно, брат Анатоль Большаков. Садись. Продолжай, брат Сергей Панитков.

Экзаменуемый продолжал:

— Это Подлое и Коварное убийство и привело к Позорному Разделению Великого Братства Российских Землеёбов. Чтобы сокрушить одним ударом северное крыло Ордена, Василь Битко посылает в далекую Сибирь так называемую Гнилую Троицу — трех своих идеологов по Разделению и сотоварищей по Блудодейству Окаянному: магистра Зубра, детку Кия и брата Афанасия Петровых. Под видом миролюбивых гостей от южных братьев прибыли они 4 сентября 2026 года в пещеру северных, привезя с собой «в подарок» Малую Ебальную Ступу, шесть кубометров поволжского чернозема и четыре тонны сушеной свинины. Отец Андрей Утесов встретил их внешне радушно и приветливо, но внутренним виденьем своим сразу понял истинную цель Гнилой Троицы. «Это три стрелы, напитанные гноем Разделения и посланные в нас Двурушником Василем, чтобы сокрушить нас, как сосуд пустой, — изрек отец Андрей высшим иерархам северных на тайном бдении в ночь с 4-е на 5-е сентября. — Зальем же Сосуд Братства Нашего Свинцом Единства Нашего, дабы сломались вражьи стрелы». Гнилая Троица выступила с предложением собрать Общее Толковище 7 сентября и обсудить на нем Тайное и Явное. Отец Андрей дал согласие. И вот настало утро Великого Противостояния. Как только солнце позолотило макушки вековых кедров, все 560 братьев вместе с Гнилой Троицей покинули пещеру и взошли на Дающий Холм, Благодатную Землю которого братство орошало семенем своим. Здесь же повелела Гнилая Троица ссыпать привезенный ими поволжский чернозем. Отец Андрей по ритуалу предоставил гостям первое слово. Гнилая Троица опустилась на колени и заговорила в один голос...

— О чем? — неожиданно указал посохом на белокурого воспитанника детка Кир.

Воспитанник встал:

— Брат Матвей Сорочан. Гнилая Троица заговорила поперву о Традиции и Наследии. Ну и конечно же — об Истоках Российского Землеёбства. Она, это, сделала упор на то, что Первый Проебатель Земли Русской Петр Авдеев ебал Русскую Землю поперву под Черниговом, а уж потом подался на Север — в земли Псковские и Новгородские. И, опять же, о Дневнике его толковала Позорная Блядская Гнилая Троица, о той записи... кажется... 2009 года, июля месяца... да... июля месяца... и в той записи Первый Проебатель Земли Русской написал...

— Что написал? — посох детки Тита остановился на воспитаннике с монголоидным лицом.

— Брат Толпан Мархид! — вскочил воспитанник. — Великий Проебатель Земли Русской в своем Дневнике написал: «Слаще Черниговских черноземов да Полесских глин не ебалось мне ничего и нигде. По шесть разов на дню пускал в них спермии свои со слезами благими и уханьем безутешным, а вставши, целовал места совокупления с сердечным плачем, потому земли те сладки и проебательны до изжоги духовной».

— Что далее последовало на Великом Противостоянии?

— Далее Позорная Гнилая Троица подняла три разных руки своих и указала перстами на привезенную землю поволжскую и рекла: «Вот, братие северяне, земля истинно достойная Великого Наследия, ибо входят в нее хуи российских землеёбов, как нож в масло коровье. Тепла, податлива и благодатна Земля Поволжская, всем жаждущим дает, всех страждущих привечает, всех скорбящих утешает. Ждет она вас, заблудших, на севере студеном обретающихся, кореньями да ягодой пропитающихся, о сопки каменистые свои хуи ломающих ради упрямства своего. Приидите же к нам в пещеры теплые и просторные, в место Посев, что близ Урюпинска, вонзите замозолевшие хуи свои в Теплую Землю Единства Нашего, встаньте под начало Сочника и Землелюба Василя Битко, возложите на хуй его алмазный наконечник, на муде его рубиновые сферы, на плечи его шкуру медвежью, и да обнимемся мы все под сенью его жезла Великого Магистра». На что отец Андрей Утесов ответил...

— Что же ответил Гнилой Троице землеед отец Андрей Утесов? — спросил Вил.

Все воспитанники подняли руки. Детки улыбнулись.

— Брат Сергей Панитков! — скомандовал Вил.

— На что отец Андрей Утесов обнажил десятивершковый хуй свой, лег на Дающий Холм и проебал три раза подряд родную сибирскую землю с криком и уханьем. Затем встал он и рек: «Братие! Только что на глазах ваших три раза испустил я семя свое в Землю Восточной Сибири, в Землю, на теле которой живем мы, спим, дышим, едим, срем и мочимся. Не мягка, не рассыпчата Земля наша — сурова, холодна и камениста она и не каждый хуй в себя впускает. Посему мало нас осталось, а слабохуи сбежали в земли теплые, всем доступные. Земля наша хоть и камениста, да любовью сильна: чей хуй в себя впустила — тот сыт ее любовью навек, того она никогда не забудет и от себя не отпустит. Так скажу вам: кто хочет — ступай себе в теплые земли, не держу я здесь никого, так как братья мы, а не невольники. Только мне другой земли не надо — здесь ебал, здесь ебу, здесь ебать буду до червия могильного».

— И что потом произошло? — спросил довольный Вил. — Отвечайте хором, братья.

Воспитанники встали и заговорили хором:

— Так была посрамлена Позорная Гнилая Троица, а вместе с ней Двурушник и Предатель Василь Битко, которого задушили братия-землеёбы 12 октября 2026 года в пещере Серечь.

— Садитесь все! — скомандовал Вил.

Воспитанники сели. Детки посовещались вполголоса, затем Тит объявил:

— Мы довольны. Брату Сергею Паниткову за серьезную ошибку в толковании Священной Истории Землеёбства Российского — погребение на двое суток.

Воспитанники встали и поклонились. Появились трое слуг в серебристых костюмах, с поклоном отстегнули у деток темно-синие гульфики. Детки остались сидеть на тронах, выставив свои гениталии. Воспитанники стали подходить к ним, прикладываться к головкам членов и тихо, с поклонами выходить из зала.

Когда все закончилось и слуги пристегнули гульфики, детки встали и направились в трапезную.

Здесь был уже сервирован стол в форме треугольника, официанты сняли с блюд серебряные полусферы, зазвучала русская народная музыка, заструился аромат полевых цветов. Официанты кинулись подвязывать деткам накрахмаленные салфетки.

— Детки, я не успеваю, — посмотрел на свои рубиновые часы Вил. — Трапезничайте без меня.

— Детка Вил, — опустился на свое место Тит, — доколе нам быть в неведении?

— Детка Тит, я знаю то, что и ты.

— Может, и мне пойти с тобой, детка Вил? — спросил Кир, разламывая пополам фаршированного глухаря и передавая половину Титу.

— Детка Кир, есть Ритуал писаный и неписаный. — Держа кейс с голубым салом в одной руке, Вил поднял другой серебряный кубок с густым брусничным соком, осушил одним духом и поставил на стол. — Есть компромиссы и компромиссы.

— Но есть также и общая стратегия Ордена, — захрустел глухариными костями Кир.

— Мы и так последнее время только уступаем. — Тит оторвал голову у жареного кабаненка и привычным движением хрястнул ею о край стола, разбивая череп. — Как бы нам не пришлось переложить муде с золотых тележек на деревянные.

— Сибирь не обеднела золотом, детка Тит. Ты доверяешь мне? — Вил посмотрел в желтые глаза Тита.

— Детка Вил, кому мне доверять, если не тебе! — вздохнул Тит и шумно высосал мозг из головы кабаненка.

— А ты, детка Кир? — Вил тронул кончиками пальцев голову жующего Кира.

— Как своей залупе! — прорычал Кир.

— Тогда положитесь на меня. — Вил медленно развернулся, скрипя колесами, и вышел с кейсом в руке.

В транспортной Вила давно ждали — восемь рабочих стояли возле готовой к спуску Большой корзины.

— Спуск! — скомандовал на ходу Вил.

Рабочие подхватили его на руки, внесли в корзину, раздвинули пол и заскрипели барабанами — корзина, покачиваясь на четырех толстых канатах, стала медленно опускаться вниз. Ее спускали долго по темному сырому колодцу; раскачиваясь, Вил смотрел на каменные стены с сочащейся водой и иногда громко плевал на них. Становилось все темнее.

Наконец корзина коснулась дна. Вил с трудом вылез из нее и двинулся на ощупь в темноте — туда, где поблескивал огонь. Коляска его подпрыгивала на неровностях каменистого пола, гениталии сотрясались. Света впереди стало больше, он был изумрудного оттенка. Вил дошел до каменной арки и оказался в зале, стены которого источали все тот же сдержанный зеленоватый свет.

— Приветствую тебя, детка! — раздался голос. — Раздевайся и ступай ко мне!

Появились карлики в зеленой одежде. Они раздели Вила, сняли с его руки часы, вынули из-под гениталий коляску и пригласили его сесть на ковер. Держа кейс и с трудом волоча гениталии по полу, Вил дошел до ковра и сел. Карлики быстро поволокли ковер по полу. Вил сидел, полусонно глядя на интерьеры проплывающих пространств; все они были выдержаны в зеленых тонах.

Тянущие ковер карлики остановились перед темно-зеленой дверью.

Двое привратников с автоматами растворили дверные створы, Вил приподнялся и, пыхтя, двинулся вперед, толкая коленями собственные гениталии.

Великий магистр сидел на войлочной подстилке на полу маленькой и совершенно пустой комнаты, стены, пол и потолок которой были из яшмы. Великий магистр был чуть больше прислуживающих ему карликов; маленькая лысая голова его утопала в зеленой, грубо сотканной робе с капюшоном; желтоватое лицо с невыразительными мелкими чертами приветливо улыбалось Вилу.

Вил тяжело опустился на колени и, изогнувшись над своей складчатой мошонкой, семь раз достал лбом прохладную яшму пола.

— Садись, детка, — тихим голосом проговорил великий магистр.

Вил сел на пол, положил на гениталии кейс.

— Все ли благополучно наверху? — спросил великий магистр.

— Слава Земле, все спокойно, великий отче, — тяжело дыша, ответил Вил.

— Ты пренебрег трапезой ради визита ко мне.

— Не дарами Земли едиными жив русский землеёб, но любовью к Матери Сырой Земле.

— Это верно, детка. Но чтобы любить и ебать Матушку Землю Теплую, нужна энергия. Прошу тебя сердцем любящего отца, раздели со мной скромную трапезу.

— С земным удовольствием, великий отче.

Великий магистр пяткой нажал на пол; яшмовая панель с нежным перезвоном колокольчиков опустилась вниз, в стене открылся проем, из которого стали выходить карлики и ставить на пол агатовые чаши с едой и напитками.

— Здоров ли ты, детка? — спросил великий магистр.

— Слава Земле, здоров, великий отче.

— Готов ли ты к Весенней Ебле?

— Готов, великий отче.

— Стоит ли хуило твое?

— Стоит, великий отче.

— Покажи, детка.

Вил снял с гениталий кейс и положил его на пол, затем приподнялся, обнял обеими руками свой член, поднял его с пола, перевалил на плечо и стал с силой мастурбировать. Мощные мускулистые руки Вила двигали толстую белую кожу члена, она то наползала, то стягивалась с розовой головки, покоящейся на плече детки.

Карлики между тем вышли, проем закрылся.

Великий магистр, сцепив маленькие руки замком, смотрел на трудящегося Вила.

На складчатой коже члена обозначились вены, налились, головка покраснела; член стал расти, головка вылезла из кожи и потянулась к потолку. Вил мастурбировал изо всех сил. Мошонка, лежащая на полу, собралась и подтянулась к основанию члена; два огромных яйца полиловели, кожа сжалась вокруг них и залоснилась. Багровая головка коснулась потолка.

— Верю, — произнес великий магистр. — Садись, детка.

Вил сел, отчего член его качнулся назад и глухо стукнул в дверь. Створы моментально открылись, привратники навели на Вила автоматы.

— Обор, — тихо скомандовал великий магистр, и дверь закрыли.

Он зачерпнул из чаши горсть белых, похожих на рис муравьиных яиц и протянул Вилу. Вил выглянул из-за члена и поспешно протянул ладони. Великий магистр насыпал в них яиц:

— Расскажи мне, что принес.

Держа на ладонях муравьиные яйца и выглядывая из-за венозной плоти члена, детка заговорил:

— Великий отче, я принес тебе вещество, полученное блядями в тайном месте. Блядское государство уже дважды пыталось получить это вещество, но попытки провалились. Третья попытка удалась блядям. Это вещество устроено по-другому, чем всё сущее на Земле. Оно не может ни нагреваться, ни охлаждаться и всегда такое же теплое, как наша кровь. Его можно резать — оно разрежется, можно рвать — оно разорвется. Но если его вложить в раскаленную печь, оно не сгорит и не нагреется, если опустить в ледяную майну — не охладится. Оно вечно. И всегда будет таким же теплым, как кровь людей. Его можно раздробить и развеять по ветру, но частицы его все равно будут в мире, и даже если мир наш замерзнет ледяной глыбой или превратится в пылающее солнце — голубое сало навсегда останется в нем.

Великий магистр задумчиво жевал муравьиные яйца. Член Вила стал постепенно опадать.

— Как блядям удалось получить это вещество?

— Случайно, великий отче. Они делали блядские опыты с восстановлением и выращиванием людей по памяти их костей. Там были люди разных профессий. Но только люди, которые когда-то записывали на бумаге свои фантазии, оказались способны произвести голубое сало.

Магистр взял из чаши кусочек торфа, поджаренного в кедровом масле, положил в рот.

Вил, пользуясь паузой, потянулся ртом к своим ладоням с муравьиными яйцами, но уменьшающийся член его стал падать с плеча, он подхватил его обеими руками, муравьиные яйца посыпались на пол.

— Ради Матери Земли, прости меня, великий отче, — пробормотал Вил, опуская член на прохладный пол.

— Покажи мне голубое сало, — сказал великий магистр.

Вил открыл кейс.

— Да. Такого света нет в природе, — произнес после долгой паузы великий магистр. — Закрой.

Вил закрыл.

— Ты слышал о воронке времени? — спросил великий магистр.

— Как всякий посвященный, великий отче.

— Знаешь, сколько раз мы ею пользовались?

— Нет, великий отче.

— И не надо тебе знать. Готов ли ты пройти сквозь время для Высших Целей?

— Готов, великий отче.

— Ты пойдешь в середину прошлого века, отдашь голубое сало и вернешься назад, принеся нашим братьям то, чего они алчут уже сорок два года.

Магистр нажал пяткой на одну из неразличимых панелей пола. Панель опустилась. В комнате ожила невидимая звуковая система.

— Слушай внимательно, — сказал великий магистр. — Это поможет тебе.

Раздались позывные радио; вслед за ними послышалась мелодичная симфоническая музыка и женский голос вкрадчиво произнес:

— Писатели у микрофона.

Симфоническая музыка зазвучала громче, потом стихла, уступая мужскому голосу:

— Здравствуйте, дорогие товарищи! Сегодня у нас в гостях лауреат Сталинской премии, московский писатель Николай Буряк. Только что в издательстве «Гослитиздат» вышла его новая книга рассказов «Паводок». В нее вошли рассказы, написанные Николаем Буряком за последние три года во время многочисленных поездок писателя по Стране Советов и по зарубежным странам и континентам. Широко известный прозаик, печатное слово которого так любимо нашим народом, объездил Дальний Восток и Прибалтику, Среднюю Азию и Цейлон, был в Нью-Йорке и Берлине, на мысе Доброй Надежды и на острове Комодо, встречался с рыбаками Камчатки и полярниками Севера, южноафриканскими миллиардерами и бесстрашными офицерами «Люфтваффе». Сейчас вы услышите рассказ из новой книги Николая Буряка «Паводок». Читает автор.