Владимир Сорокин: «Феодальное сознание в России не изжито, власть нынешняя этим активно пользуется»
Мало кто из современных писателей вызывает такую разную реакцию, как Владимир Сорокин.
На Западе он обожаем и широко издаваем, в родной стране к его произведениям не все так благосклонны - активисты движения «Наши», например, спускали его книги в гигантский унитаз прямо в центре столицы. Что, кстати, только увеличило их продажи. На днях писатель, драматург и художник отметил своё 55-летие. А накануне пообщался с «АиФ».
«Возможно, я прямолинеен»
– «Жизнь, конечно, тяжела и довольно муторна», - сказали вы в одном из интервью. В 55 лет вы так же её воспринимаете?
– Проведя на планете Земля более полувека, понимаешь поневоле, что главная пословица - «Жизнь прожить - не поле перейти». Жизнь «муторна» процентов на 88. Зато оставшиеся 12% - прелесть что такое. Ради этих 12% и стоит терпеть и выносить «невыносимую муторность бытия».
– В ваших книгах чрезмерно много насилия. Откуда эта потребность эстетизировать насилие?
– Я просто ставлю извечный, мучающий меня с детства вопрос: что такое насилие и почему оно так востребовано человечеством? Возможно, я ставлю этот вопрос слишком прямолинейно. Простите, но по-другому как-то не получается…
– В вашем «Дне опричника» предсказано ужасающее будущее России. Вы верите, что нас ждёт нечто подобное?
– С «Опричником» вышла занятная история: когда писал, думал о лубочно-ярмарочной книге, где, как в публичных русских средневековых казнях, сочетались бы смех толпы и стоны жертв. Ведь у нас часто ужасное происходит со смехом, это своего рода защита. С другой стороны, хотелось построить, хотя бы литературно, Россию за Великой Русской Стеной, о которой так много говорят наши патриоты. Когда книга вышла, один проницательный друг сказал: «Ты же написал заговор. Как бы этого на самом деле не произошло!» Но прошло четыре года, и он же с грустью заметил: «Скорее это предсказание, а не заговор». Я до сих пор в недоумении.
– Персонажи «...Опричника» пользуются новейшими техническими достижениями цивилизации, но в отношениях между ними - мрачное Средневековье. Сегодня отношения между людьми в России напоминают описанные вами в романе?
– Наш нынешний строй я бы назвал просвещённым феодализмом. Феодальное сознание в России не изжито, власть нынешняя этим активно пользуется. Иван Грозный выстроил пирамиду российской власти, она стоит до сих пор. В советское время на ней написали «Наша цель - коммунизм!», сейчас её облицовывают высокотехнологичными материалами. Но сердцевина всё та же: президент ощущает себя государем, губернатор - феодалом, силовик - опричником, гражданин - холопом.
Запах «совка»
– В другой вашей книге, «Заплыв», вы исследуете тоталитаризм во всех его проявлениях. На ваш взгляд, призрак тоталитаризма по-прежнему бороздит просторы нашей страны?
– Труп тоталитаризма не похоронен. Была возможность это сделать в 90-е, но, увы, не случилось: нужно было рыть слишком большую могилу, многие боялись сами туда свалиться. Немцам после 45-го помогли вырыть эту могилу всем миром, закопали нацистскую тухлятину, посадили сверху цветочки. А нам не повезло. Посему приходится дышать миазмами и ежедневно лицезреть червивую, разлагающуюся плоть давшего дуба «совка».
– В таком случае как бы вы ответили сегодня на гоголевский вопрос: «Русь, куда ж несёшься ты?»?
– К светлому будущему, а куда ж ещё?
– Вы как-то сказали: «Меня вдохновляла русская метафизика. Я дышал испарениями этого места, и под их воздействием у меня возникали галлюцинации. Я их записывал. Так и рождались мои тексты». Правильно ли я вас понимаю, что все свои тексты вы считаете галлюцинациями?
– Ну, можно назвать их просто - фантазии. Собственно, чем писатель ценен для общества? Фантазиями. Общество не может обойтись без художественной литературы. За фантазии писателям платят деньги и окружают их вниманием. Работа по превращению фантазий в роман или повесть, надо признаться, непростая, связана с психосоматическими издержками: часто фантазии писателя становятся галлюцинациями. Например, когда я в метро придумал конец повести «Падеж», и всё это встало перед глазами, я стал подниматься вверх по эскалатору, который шёл вниз. Люди, свободные от галлюцинаций, остановили меня.
– Будучи в Токио, я познакомился с местными студентами, которые хвастались, что вы у них преподаёте. Чему вы учили японских студентов?
– Мы с ними читали русскую классику, я им рассказывал про Россию, про зиму, про метель, про русское пространство. Собственно, огромность наших пространств во многом загадочна для японцев, живущих по нашим понятиям невероятно скученно. Русская литература в Японии достаточно популярна. Недавно, например, вышел новый перевод «Братьев Карамазовых», книга разошлась миллионным тиражом. А ещё я их заставлял мыслить самостоятельно, что для них, рождённых в стране с корпоративной идеологией, весьма непросто.
Китай без идей
– Знаю, что и к Китаю вы испытываете большую симпатию. Проехав по Поднебесной 9 тысяч километров, я тоже проникся к ней симпатией. Но всё же хотелось бы знать: чем именно привлекает вас Китай? Как скоро, по-вашему, наступит всемирная гегемония КНР?
– Путешествуя по Китаю, вы, должно быть, заметили, насколько он энергетичен, разнообразен географически и социально. Это роднит его с Америкой. Но в отличие от неё у китайцев пока нет новой прогрессивной идеологии, способной увлечь человечество, как в начале ХХ века случилось с Америкой. Пока они только научились хорошо копировать уже изобретённое. Мне Китай интересен как феномен, включающий в себя историю и настоящее. Я давно интересуюсь китайской культурой. Но экономическая мощь и большое население - это ещё не всё, что нужно для гегемонии. Нужны новые идеи.
Досье
Владимир Сорокин родился в 1955 г. в подмосковном Быкове. В 1977 г. окончил Московский институт нефти и газа им. Губкина (инженер-механик). Автор книг: «Лёд», «Пир», «Голубое сало», «День опричника», «Сахарный Кремль» и др.