Владимир Сорокин: Лучше собаки друга нет

«Тут жирная тусовка»

– Презентация «Дня опричника» прошла в Екатеринбурге…

– Надоела московская окололитературная тусовка. Она жирная, высокомерная. Степень дебилизации в ней нарастает. Кроме того, книга печаталась в Екатеринбурге. Меня пригласили на открытие магазина «100.000 книг», где я и представлял произведение. Мы договорились, что месяц книга будет продаваться только там. Лишь потом ее можно будет купить в Москве. Мне было интересно побывать в городе, которого я не видел. Я был в том месте, где встречаются Европа и Азия.

– Вы пишете о несовершенстве существующей власти. Не боитесь нападок «Идущих вместе», которые жгли уже ваши произведения?

– «Волков бояться – в лес не ходить». Надо, чтобы вещь получилась. А потому уже не столь важно, как на нее отреагируют.

– Ваше путешествие на Урал напоминает паломничество Коэльо в Сибирь…

– Я не поклонник Коэльо, у меня свой путь... Но русская провинция меня тоже интересует больше, чем столица. Москва за последние 10 лет стала цитаделью «новых опричников». От города остался только бледный скелет, на который наросло стероидное мясо. Москва – это девушка, которая раньше была симпатичная, сохраняла индивидуальные черты. Сейчас это модель с силиконовой грудью, обсосанной фигурой и накачанными губищами. В последние годы на улицах невозможно разговаривать. Человека вытесняют в рестораны и ночные клубы, где сидят такие же модели. А они Толстого не читали...

– Не проще ли пойти домой?

– Можно. Недавно я узнал, что возрождается старая традиция домашних чтений стихов. Собираются люди и читают Бродского, Пушкина, современных авторов...

– А вы из современных на кого обратили внимание?

– Не вижу ярких звезд. Мои друзья как были персонажами двадцатилетней давности, так и остаются. Это Витя Ерофеев, Юрий Мамлеев, Дмитрий Пригов. Добавилась еще Вера Павлова – замечательная поэтесса, Шиш Брянский. Из прозаиков интересно, что делает Алексей Иванов. Ценю Пелевина, люблю Лимонова перечитывать.

– А сценарии пишете?

– У меня шесть сценариев. Три экранизированы – «Москва», «Копейка» и «Четыре». Александр Зильдович запустился с проектом, который называется «Мишень». Речь там идет о России недалекого будущего.

– Там тоже будут непристойности?

– Там будет жизнь во всей ее полноте. А пристойно то или иное или нет – решать зрителю.

«Воспитываю щенков»

– В «Дне опричника» страшным рисуется будущее России...

– Я ставлю художественно-исторический эксперимент на бумаге: «Что будет с Россией, если она вдруг решит отгородиться от всего мира?»

Сейчас у нас феодализм. В среде чиновников вполне конкретный феодальный период.

– Вас на Западе хорошо принимают?

– Я езжу обычно тогда, когда у меня выходят книги, и еще на какие-то литературные фестивали. У меня хватает дел и здесь. Тем более что мы живем деревенской жизнью, надо воспитывать собак. У нас щенки, уиппеты. Не очень большие, но очень быстрые собаки.

– Отдаете их в «хорошие руки» или продаете?

– Для нас щенки – как маленькие дети... Официально, по паспорту они Ллойд и Ланселот. А в России – Ромка и Фомка.

– Больше животных нет?

– В детстве жили черепаха, хомячок, были рыбки. Но лучше собаки нет друга. Она посмотрит в глаза – и все сразу ясно...

– А как ваши дочери-близняшки Анна и Мария?

– Им по 26 лет. Анна вышла замуж, она окончила консерваторию. А вот Мария – ваша коллега, журналист. Занимается документальным кино...

– А супруга?

– Ира долго преподавала детям игру на фортепьяно, сейчас занимается только домом.

– Вас жена не обучила обращению с клавишами?

– Я учился и до нее и даже хотел серьезно увлечься музыкой. Отвлекло рисование. А от рисования отвлекла литература.

– А что вы считаете высшим искусством?

– Музыку. Ее совершенство в том, что ей не нужны посредники. Музыка может просто браться ниоткуда и звучать в голове. Она может загипнотизировать, увести человека... как, впрочем, и литература, которая запросто может «довести до ручки».

– Ваша литература способна на подобное?

– Я не ставлю такой цели. Я занимаюсь экспериментом над собой и над бумагой. Мое поле деятельности – некогда бумага, а сейчас – экран ноутбука.

«Я не садист»

– Вас называют де Садом современности...

– Де Сад – мощный писатель. Но его проза довольно ограниченна. Он всю жизнь мучительно решал одну проблему – зависимость удовольствия от насилия. А для меня существуют и другие проблемы...

– Вы переживали, когда ваши книги уничтожали на улицах?

– Я чувствую, что мои книги попадают в нервные узлы общества. И это происходит даже против моей воли. Я решаю некие литературно-физиологические проблемы своих персонажей. Оказывается, книги кого-то больно задевают. Так бывает... Я не эксгибиционист, не садист...

– Может, мазохист?

– Нет… В общем, я не люблю, когда меня бьют, и сам не люблю бить. Но если я пишу такие вещи, то нужно быть готовым, что они вызывают неадекватные реакции. А у нас страна удивительная: здесь многое происходит по кругу.

– А может, все к концу движется? Вот вы в церковь ходите?

– Не так часто, как хотелось бы. Окрестился я в 25 лет, выбрал православие, о чем не жалею. Стараюсь ему следовать, хотя, как любому городскому интеллигенту и писателю, это бывает трудно. В церковь меня привела девушка по имени Лена, филолог. У нас с ней был роман.

– Есть ли в современной России интеллигенция, кроме вас?

– Есть, я видел ее в Екатеринбурге. Она – исчезающий вид. Но таких людей и не должно быть много. И среди молодого поколения есть очень достойные люди. Я близко общаюсь с рок-музыкантом Сергеем Мазаевым из группы «Моральный кодекс». Это очень талантливый, умный человек со своим видением мира, со своим куражом.

– Многих отпугивает от ваших произведений излишняя физиологичность. Зачем она?

– Я с детства мучительно пытаюсь понять, что такое насилие... Почему людям обязательно нужно давить на кого-то, порой даже за разговором в кафе. Я пытаюсь говорить о природе зла.

– Чем глубже в подсознание, тем страшнее?

– Да, и мы боремся все время. Если взять жизнь Толстого, то возникает ощущение, что он все время боролся с самим собой. Боролся так мучительно, что это чувствовали и окружающие. Достаточно писателей, которые пишут радужные вещи. Но что такое литература? Это разные блюда на разных столах. Каждый заходит и выбирает пищу соответственно своему культурному желудку. Кто-то хочет манной каши, а кто-то тайской кухни со жгучим перцем. Вот он-то и покупает меня.

– Одно из ваших «блюд» представили недавно в Большом. «Дети Розенталя» удались?

– Я доволен. Музыкально – это шедевр. В каждой классической опере есть две запоминающиеся темы. Там я насчитал около пяти. Что касается постановки Някрошюса, то у меня есть к ней претензии.

– Хотели бы, чтобы что-то еще из ваших произведений поставили в Большом?

– Я не против. Но больше мне хочется, чтобы был снят фильм по роману «Лед».

– Были зарубежные предложения?

– Да, но я не тороплюсь пока. Сейчас для театра «Практика» я закончил новую пьесу… Девять лет не писал пьес.

– Писать пьесы менее интересно, чем романы?

– Это разные процессы, как если бы сравнивать горные лыжи с подводным плаванием.

– Вы и в спорте разбираетесь?!

– Стараюсь бегать, иногда плаваю. Зимой хожу на лыжах. А больше всего люблю пинг-понг и шахматы. В них можно долго совершенствоваться.

– Любите старое кино?

– Обожаю, ведь все великие фильмы уже сняты.

– Тогда и великие произведения написаны.

– В общем, да.

– А есть классики любимые?

– Толстой. Мне близки его язык и его взгляд, его оптика. И еще за то я люблю Гоголя. Достоевский мощный писатель, над ним хорошо думать. Но перечитывать его трудно. А Толстого можно перечитывать бесконечно. И особенно мне интересны его дневники. Ни один писатель не оставил ничего подобного в плане личной экзистенции, доверенной бумаге.

– Вы как-то сказали, что стараетесь своим творчеством расширить рамки земного существования. Удается?

– Бывают моменты, когда земное тело радует, но в основном его нужно таскать, как рюкзак. Заботиться о нем, чистить зубы, мыть его и так далее. Не дай бог сломается что-то... А вот так, чтобы выросли крылья.... Здесь, на земле, мы отбываем срок… Значит, так надо. Я это рано почувствовал. Но надо находить земные радости, иначе можно впасть в депрессию. Все нужно пройти до конца...

– «Отбывать наказание» приятней на Канарах. Там хоть теплее.

– А в Северную Корею не хотите? Или в Африку, где люди умирают от голода?

– Супруга Ходорковского сказала недавно: «Неважно, где. Важно, с кем».

– Верно. Я с уважением отношусь к этой семье. А Ходорковский попал под современную опричнину. Я желаю ему через все достойно пройти.