Рипс лаовай Владимир Сорокин
Одна милая женщина, с которой меня связывает искренняя обоюдная симпатия, то и дело огорошивает меня самыми что ни на есть сногсшибательными новостями. Откуда она их узнает — ума не приложу; в глубине души полагаю сей феномен своего рода «информационной мистикой». Недавно встречаю ее. Глаза круглые, челка встопорщилась — явный признак очередной сенсации. «Знаешь, — говорит, — а может быть, мы с тобой и не люди вовсе! Я читала, ученые обнаружили, что в нашей крови есть такая составляющая — не помню, как она называется — так вот, по ней можно определить: человек ты, или нет." «Подожди, — растерянно спрашиваю я, — ну, а если не человек, то кто тогда?!" «Они еще сами толком не знают, — отмахивается она. — Но не человек. Другой вид какой-то. Что-то иное… Так что скоро можно будет сдать кровь на анализ, причем анонимно, и точно все про себя узнать».
Вот такие пирожки… с гемоглобином. Впрочем, пока передвижные медицинские лаборатории еще не начали свою благородную деятельность по выявлению «нечеловеков», можно воспользоваться другим тестом. Проза Владимира Сорокина безжалостно рассекает читающую публику на два разных, возможно, биологически несовместимых вида. Сия экстравагантная идея окончательно сформировалась у меня, когда я с молчаливой заинтересованностью любопытного соседа наблюдал за дискуссией в гостевой при «Курицын-Daily».
«Его „вещи“ прежде всего — НЕОБЫКНОВЕННО СКУЧНЫ, ВЫМУЧЕННЫ, БАНАЛЬНЫ, БЕССМЫСЛЕННЫ, то есть — ПЛОХО НАПИСАНЫ, построены на двух-трех ЭЛЕМЕНТАРНЫХ приемах, многократно побывавших в употреблении. Возрастающие с каждой публикацией „навороты“ словесного хлама — только усугубляют положение. С трудом представляю себе человека, в здравом уме и твердой памяти читающего с начала до конца какой-либо сорокинский текст. (Если он не обречен на это профессиональной обязанностью, детской непосредственностью, или болезненным стремлением во что бы то ни стало следовать моде)». Это — коротенькая выдержка из полукилометрового поста, оставленного там разгневанным читателем. Бред собачий, конечно. Но если учесть, что составление отзывов в гостевые книги — работа отнюдь не гонорарная, сей беспримерный трудовой подвиг можно объяснить только одним резоном: душа просила.
Такие вот «вопли души» обычно становятся превосходной провокацией, после которой пробивает на ответную откровенность. «Прошлой осенью я сильно болел, несколько недель не мог встать с кровати. Не мог пить алкоголя, смотреть фильмов, читать книжек — ни одно человечье дело не кормило истерзанную душу мою. Пока не догадался открыть Сорокина. И не отрываясь перечел от начала до конца „Роман“, упиваясь тонкостью выделки и поразительной деликатностью дискурса…» — это пишет там же, в гостевой, сам Курицын. Я, со своей стороны, могу свидетельствовать, что не далее как две недели назад в здравом уме и твердой памяти дочитывал в метро сорокинское «Голубое сало» и проехал собственную остановку. Опомнился в Медведково, когда скрежещущий голос прирученного репликанта доброжелательно советовал гражданам пассажирам покинуть вагоны. А не далее как сегодня зашел я в «Кофе Бин» на Покровке и собственными ушами слышал, как один молодой человек приветливо кричал: «Ах ты, рипс нимада!» — случайно оказавшемуся за соседним столиком приятелю, и оба смеялись — так вкусно, заразительно и обаятельно, как могут смеяться только очень счастливые люди в самом начале субботнего вечера. Все это, конечно, так — пустяковые наблюдения, чтобы уравновесить паскудное впечатление, оставленное предыдущей цитатой, никаких глобальных выводов из них делать, пожалуй, не следует…
Любопытства ради я ознакомился с небольшой коллекцией в высшей степени критических отзывов на сорокинское «Голубое сало». Ну, то есть, мне заранее было понятно, что ничего хорошего об этом самом сале народ не напишет. Но забавно было уточнить: за что ругать будут? Ну, Немзер, ясен пень, ругает Сорокина за вопиющую безнравственность; его статья о Сорокине во «Времени МН» воскрешает в памяти атмосферу товарищеских судов в домоуправлениях — впрочем, это можно было предсказать и без посещения Дельфийского оракула. Ходить по ссылке, кстати, не обязательно, если у вас достаточно воображения, чтобы представить себе, что могла бы сказать по поводу прозы Владимира Сорокина ваша школьная учительница литературы.
Дуня Смирнова сетует на «предсказуемость» Сорокина; тут же (кажется, вполне искренне) предполагает, будто бы он «ненавидит» русских писателей, поневоле ставших действующими лицами последнего сорокинского безобразия, а уж ААА — в особенности. После чего трогательно резюмирует: он — не волшебник. Да волшебник он, волшебник, милая Дуня Смирнова! Просто волшебство, оно ведь разное бывает. И действует на всех по-разному, всего-то делов…
Главный «пердун» русской сети (в глубине своей нежной души наверняка полагающий себя главным «нагвалем» ея же) Миша Вербицкий обвиняет Сорокина не больше и не меньше как в предательстве. Типа самого себя же. Исписался, типа. Кассовым стал, паскуда. Книжки в магазине «Москва» на полках стоят. (Действительно, какой моветон! Ах, ах, весь уважающий себя андерграунд брезгливо зажимает носы.) Пафос, мол, опять же, «коммерсантовский». «Не пугает, — мол, — и нам не страшно». То есть, все к тому идет, что светит Владимиру Сорокину в партизанском штабе Миши Вербицкого пятнадцать лет расстрела на месте, по законам военного времени. Такой вот Немзер наизнанку получается. Другое дело, что Вербицкий пишет не в пример тоньше, остроумнее и вообще лучше — но это как раз нормальное явление, радикальные нонконформисты и должны быть талантливее ретроградов, иначе вообще непонятно, на кой-они нужны…
Странное дело — почему-то никто не пишет (или мне на глаза не попадается?), что «Голубое сало» — очень остроумная и откровенно смешная книга. Не только самая веселая из всех сорокинских книг, а просто — смешная, и все. Его пародии (особенно на Толстого и Платонова) — это вообще тайфун какой-то; патриотические «землеебы» с их идиотической многоступенчатой иерархией смешны, как ильфопертровские совслужащие; гигантские парадные портреты Сталина, делающего себе укол под язык, и вскользь оброненные подробности о буднях LOVEЛАГА, банда «лианозовцев», искреннее негодование Бориса по поводу «натурального» секса, кропотливое описание Erregen-объектов, китайские словечки и рецепты коктейлей — да что там, почти каждый абзац! — освежающе смешны.
Эпиграф всегда своего рода «ключ» к роману; один из двух эпиграфов, предпосланных «Голубому салу», из Ницше: «В мире больше идолов, чем реальных вещей; это мой „злой взгляд“ на мир, мое „злое ухо“…» Пафосное низвержение идолов с пьедесталов — занятие не менее бессмысленное, чем возведение их же на оные. Единственный приемлемый способ обращения с идолами отлично известен детям и сумасшедшим: надо превратить их в игрушку. Желательно в забавную. Последний роман Сорокина кажется мне его лучшей вещью именно потому, что он представляет собой бездонный мешок, переполненный идолами, превращенными в игрушки. «Голубое сало» Сорокина — больше, чем текст, это — метод, которым можно пользоваться в свое удовольствие вне зависимости от того, насколько результат авторской игры Сорокина соответствует вашему личному вкусу.
Но те, кто готовы играть, вечно оказываются в меньшинстве. Остальные задницей чувствуют присутствие «чужаков» и мучаются приступами ксенофобии. Причем молча страдать не желают. Рекордных размеров пост в гостевой Славы Курицына, отрывки из которого я приводил выше — один из многих выстрелов на этой дурацкой войне; причем, можно сказать, холостой — в отличие от прочих. Другое дело, что для нас эти «выстрелы» не имеют никакого значения… ну, почти никакого: иногда все-таки тянет рассердиться — хотя бы потому, что ксенофобия в любой форме отвратительна.
Перечитываю написанное и понимаю, что это эссе дает мне неплохой шанс нажить куда больше смертельных врагов, чем требуется для одной интересной человеческой жизни средней продолжительности. Что ж, вот и будет повод пожить подольше… «Ах ты, рипс лаовай, — насмешливо говорю я себе. — Гребаный чужак!»
P.S. Чуть не забыл. Я спросил у своей знакомой — той самой, которая прибежала ко мне с новостью про разные виды, анализ крови и прочую милую чушь: «А если действительно можно будет пойти провериться — пойдешь?» «Не знаю даже. Страшно», — честно призналась она. «Что именно страшно? Выяснить, что ты какая-нибудь неведомая зверушка?» «Да нет, — говорит. — Страшно: а вдруг окажется, что я — обыкновенный homo sapiens? Как-то не хочется…»
Ха! Вот это да! Тенденция, однако…
25.06.1999