Голубое сало / 20

Пройдя анфиладу, с торчащим из брюк членом, Гитлер надавил на деревянный цветок в узоре резного буфета. Буфет поехал в сторону, открывая проем. Гитлер юркнул в него, спустился вниз по лестнице и оказался в сером просторном бункере. За большим массивным столом сидели и дремали двенадцать человек в камуфляжной форме. Завидя Гитлера, один из них вскочил:

— Господа офицеры!

Сидящие вскочили. Гитлер махнул рукой:

— Вольно, садитесь. Отто, доложи обстановку.

Полноватый одноглазый Скорцени заговорил четким голосом:

— Мой фюрер, свинья уже здесь. Как вы и предполагали, они использовали подземную дорогу.

Гитлер с усмешкой заправил член:

— Ваш фюрер еще способен ловить кошек в темной комнате. Даже если их там нет. Все готово?

— Так точно! — щелкнул каблуками Скорцени.

— Тогда — с богом, Отто. Господа!

Офицеры вскочили и вытянулись.

— Ваша задача — уберечь вещество и моего лучшего друга. Жизнь остальных в этой истории меня не интересует. Вперед!

Подхватив автоматы, штурмовая группа скрылась за стальной дверью.

Гитлер сел за стол, снял трубку телефона:

— Что происходит в зале?

— Все спокойно, мой фюрер, — доложил голос, — Сталин и Хрущев вышли.

— Что делает Борман?

— Ест, мой фюрер.

— Начинайте операцию «Червяк».

— Слушаюсь.

Гитлер положил трубку, заметил на тыльной стороне своей руки каплю спермы, поднес руку к лицу и задумчиво слизнул мутноватую каплю.

На столе лежал свежий номер «Völkischer Beobachter». Гитлер рассеянно посмотрел на газету. Последние годы он не читал ее, считая вульгарной.

Номер открывался большой статьей Бертольта Брехта «Остерегайтесь плевать против ветра!».

Гитлер двумя пальцами подтянул к себе газету, начал читать:

Наша гнилая псевдоинтеллигенция, вскормленная заокеанскими плутократами и местными Агасферами Упадка и Разложения, снова поднимает голову. Вообразив себя Зигфридом Разрушения, уже искупавшимся в крови «поверженного» дракона Великой Народной Культуры, она в очередной раз готова плюнуть в лицо народа ядовитым плевком культурного сифилитика...

Брезгливо поморщась, Гитлер отодвинул газету.

 

Оркестр в зале играл «Грезы любви», когда офицер СС мягко приблизился к Борману, наклонился:

— Господин Борман, вас вызывает доктор Геббельс.

— Он же в отпуске на Цейлоне? — Борман недовольно кинул на тарелку недоеденное крыло фазана.

— Рейхсминистр прервал отпуск и только что прибыл в Берлин, — доложил эсэсовец.

Борман вытер жирные губы, встал:

— Прошу прощения, господа. Неотложные дела.

— Мартин! Неужели и вы нас покинете? — воскликнула Ева.

— Дорогая Ева, срочный звонок из Берлина. Но это ненадолго, — с легким полупоклоном Борман заторопился к выходу.

— Невыносимо жить с вождями, — вздохнула Ева, лениво жуя миногу.

— Когда они такие деловые? — улыбнулся фон Риббентроп.

— И такие темпераментные, — с улыбкой посмотрела Эмми Геринг на Еву.

 

— Все, рейхсфюрер, — охранник отжал последнюю порцию голубого фарша.

— Отлично, — Гиммлер посмотрел на три стакана с голубой жидкостью, достал из кармана металлическую коробку, протянул охраннику. — И побыстрей.

Охранник открыл коробку. В ней лежали три больших шприца. Каждый из охранников взял по одному, опустил иглу в свой стакан и стал набирать жидкость.

— Приступим, господа. — Гиммлер протянул Сталину и Хрущеву резиновые жгуты.

— А... какова доза? — Сталин расстегнул опаловую запонку, стал закатывать рукав.

— Чем больше, тем лучше, Иосиф. — Гиммлер с трудом сдвинул рукав со своей ручищи.

— Вы уверены? — Хрущев перетянул свое предплечье жгутом.

— Граф, если я что-то говорю, значит, я в этом уверен.

— А эти... молодцы, они... попадут в вену? — спросил Сталин, недоверчиво глядя на трех охранников со шприцами.

— Иосиф, они попадут во что угодно. — Гиммлер первым положил свою перетянутую руку на ящик, сжал огромный кулак. — Господи, неужели я перестану быть толстым?

— А я горбатым, — нервно усмехнулся Хрущев.

— Это... совсем не важно... — Сталин подготовил свою руку. — Вообще... я представлял, что все произойдет в более приличной обстановке... Генрих! Мы даже не попрощаемся с миром?!

— Нет времени, Иосиф. Электрический демофоб хитер и коварен.

— Свинство! Свинство! — выкрикнул Сталин.

— Мой друг, от рая нас отделяют секунды.

— Тогда я — первый! — Сталин положил свою руку рядом с рукой рейхсфюрера.

— Иосиф... — Хрущев нервно засмеялся. — Я не верю... это... какой-то бред...

— Заткнись, дурак! — прикрикнул на него побледневший Сталин. — Колите быстрее!

Охранник Мартин взял его запястье.

Внезапно решетки на трех вентиляционных каналах отвалились, из темноты высунулись автоматные дула и изрыгнули шквальный огонь.

— Шприцы! — пронзительно закричал Гиммлер, тяжело валясь на пол.

Охрана заметалась вокруг вождей. Но пули быстро и точно устраняли ненужный человеческий материал. Вскоре вокруг забившихся между ящиками вождей лежали окровавленные трупы.

Огонь прекратился.

Из вентиляционных каналов стали выпрыгивать подопечные Скорцени.

Сталин поднял голову. Два шприца лежали на ящике, один, разбитый, валялся на полу. Неподалеку умирал простреленный в лицо Сисул.

Сталин подполз к нему.

— Хозяин... — прошептал Сисул, переводя глаза на Сталина.

Сталин положил ему руку на смертельно вспотевший лоб.

— Хозяин... — выдохнул Сисул и задрожал в агонии.

Сталин тронул пальцем его трепещущие губы.

— Господин Сталин, вы свободны! — раздался голос Скорцени.

— От чего, болван? — Сталин поискал глазами Хрущева.

Граф с перетянутой жгутом рукой выглянул из-за простреленного ящика с рисом.

Ручейки рисовых зерен мягко струились из дыр.

Хрущев равнодушно глянул на трупы своих ниндзя и Аджубы. Гиммлер заворочался на полу, приподнялся:

— Кретины, вы разбили шприц!

— Это не проблема. — Скорцени дважды выстрелил ему в голову.

Зарычав, Гиммлер метнулся к нему. Юркий Скорцени отпрыгнул, полутонная туша вломилась в стену из ящиков. Автоматчики нажали на гашетки, шпигуя свинцом эту гору мяса. Но рейхсфюрер не хотел умирать: яростно круша ящики с лапшой, он выбирался из них, чтобы кинуться на убийц. Скорцени подбежал, вложил ему дуло в ухо и выстрелил. Гиммлер перестал барахтаться, повернулся и недоверчиво посмотрел на Скорцени. Тот выстрелил еще, еще и еще раз.

— Зассанец, — пролепетал рейхсфюрер кровавыми губами и рухнул на Скорцени.

На этот раз Отто не увернулся — туша накрыла его, раздался хруст костей и хриплый задавленный крик.

— Собирайте, собирайте немедленно! — закричал Сталин, суетясь возле разбитого шприца.

— Иосиф, нам хватит, — поднялся с пола Хрущев.

Скорцени продолжал вопить. Один из офицеров выстрелил ему в невысокий лоб, навел автомат на Сталина:

— Вы должны подняться наверх, господин Сталин.

— Я это сделаю и без вашего автомата. — Сталин держал в руках по шприцу и не отрываясь смотрел на них. — Mon cher, ты уверен, что нам хватит?

— Нет никакой разницы между дозами. Один кубик или миллион — все равно. Гиммлер перестраховщик. Как всякий немец.

Сталин наступил ногой на разбитый шприц:

— Почему мы не додумались с тобой, что голубое сало — это препарат? Почему об этом знали немцы?

— Иосиф, не мучай меня... — размотал жгут на руке Хрущев.

— Ради чего мы везли это сюда? Новое оружие! Новое оружие! Чтобы поделиться с электрическим? Он сейчас скажет спасибо русским дуракам!

— Не мучай меня!! — закричал граф, наливаясь кровью.

 

Наверху в Небесном зале продолжался ужин. За огромным окном уже светало.

Оркестр играл, слуги подали десерт. Собак убрали. Геринг и фон Риббентроп пытались развлекать гостей. Доктор Морелль мешал им, нагоняя легкую оторопь своими неуместными монологами. Надежда тоже сидела за столом. Весты не было.

Вдруг вошел Гитлер, хлопнул в ладоши:

— Finita!

Оркестр смолк.

— Всё! — Гитлер подошел к столу, обвел глазами сидящих и расхохотался. — Вот и всё! Баран! Баран! Баран!

Геринг и фон Риббентроп стали медленно приподниматься со стульев.

— Баран! Баран! Баран! — кричал Гитлер.

— Где? — искренне спросил Морелль.

— Мой фюрер... — затрепетал фон Риббентроп.

— Всё! — Гитлер опустился на колени, глянул в сверкающий потолок, осенил себя крестом. — Великий Боже, это свершилось!

В зал в сопровождении бойцов погибшего Скорцени вошли Сталин и Хрущев. Старший офицер подошел к коленопреклоненному Гитлеру, протянул два шприца с голубой жидкостью.

— Свершилось, — прошептал Гитлер, беря шприцы в руки и прижимая их к лицу.

Вошла Веста в новом наряде — вечернем платье молочного бархата, с коротким жакетом из белой кожи на плечах. Волосы ее были заплетены в косу.

Увидя отца под дулами автоматов, она остановилась.

— Свершилось... — шептал Гитлер среди всеобщей тишины.

— Папа... что это? — Веста подошла к отцу.

— Все в порядке, — мрачно произнес Сталин, не глядя на нее.

Раздался сдавленный стон, и охрана втолкнула в зал Бормана. Он был в нательной рубашке, в наручниках, с заклеенным ртом. Завидя коленопреклоненного фюрера, он бухнулся на колени и, мыча, пополз к нему. Но Гитлер легко встал и, неотрывно глядя на шприцы, медленно двинулся по залу:

— Голубая кровь... а не новое оружие.

— Адольф, ты совершаешь ошибку, — сказал Сталин.

— Свинья, — прошипел Геринг, с ненавистью глядя на ползущего и мычащего Бормана.

— Колбасники! — презрительно скривил губы Хрущев.

— Только кровь... только новая кровь спасет мир... — шептал Гитлер.

Неожиданно Надежда выхватила из своей сумочки гранату-лимонку, неловко выдернула чеку и кинула в Гитлера. Веста завизжала. Охранники нажали на гашетки автоматов, пули впились в тело Надежды.

Лимонка стукнула Гитлера в спину, отскочила и завертелась на полу. Он недовольно обернулся на треск автоматов, увидел оседающую Надежду.

— Граната!! — крикнул Геринг.

Гитлер повел головой, шаря взглядом по полу. Как только его голубые глаза остановились на черном ребристом корпусе лимонки, раздался взрыв. Чугунные осколки прошили тело Адольфа, взрывной волной его отбросило на пол. Один из шприцев разнесло осколком, другой остался в руке фюрера.

Сталин оттолкнул охранника и кинулся к Гитлеру. Дула эсэсовских автоматов повернулись в его сторону. С разбега Сталин бросился на полированный мрамор пола, заскользил по нему к бьющемуся в агонии фюреру. Затрещали автоматы. Но пули прошли над телом Сталина, кроша синюю яшму стен. Врезавшись в Гитлера, Сталин выхватил из его руки шприц.

— Не смей! — цеплялся за шприц Гитлер.

Сталин воткнул шприц себе в глаз.

— Только не в мозг! — захрипел окровавленный фюрер, борясь со Сталиным.

Сталин схватил его за руки, размахнулся головой и, упершись рукояткой поршня в лоб Гитлера, надавил. Игла прошла сквозь глазное яблоко, проколола кость глазной впадины. Голубое сало хлынуло в мозг Сталина.

— Ты же не знаешь... — пускал кровавые пузыри Гитлер. — Мясник кремлевский... ты ничего не знаешь...

Мозг Сталина стал расти.

Череп вождя треснул.

— Это... я! — успел проговорить Сталин.

Мозг разорвал его череп, раздулся бело-розовым шаром, коснулся стены и стола. Стол поехал на мечущихся гостей, давя их, стена треснула. Мозг поднялся до потолка Небесного зала. Потолок затрещал. Охрана и остатки гостей бросились бежать из зала. Стена рухнула. Вслед за ней обрушился потолок. Дрожь прошла по дворцу. Мозг рос, круша здание. Готические арки крошились, мрамор и кирпичи сыпались вниз, поднимая тучу пыли. Медная чешуя крыши взбугрилась, лопнула. Мозг поднимался над домом, восходящее солнце блестело на тугих извилинах. Грохот сотряс дворец, и он рухнул в клубах пыли. Мозг подмял пыльные руины, расширяясь, коснулся векового хвойного леса. Затрещали, падая, деревья, заклубился потревоженный снег. Мозг раздавил дом Бормана, столкнул в пропасть виллу Геринга, растер о скалу отель «Zum Türken». Вскоре все плато Оберзальцберга было занято мозгом Сталина. Розово-лиловые края его свесились вниз. Гул прошел по Альпам. Снежные лавины сорвались с гор. Обезумевшие овцы и люди полетели в пропасти. Птицы метались. Горные озера выплеснулись из берегов. Мозг рос. Гора, держащая его, треснула и обрушилась. Мозг рухнул вниз. Землетрясение пронеслось по Альпам от Линца до Бодензее. Облако пыли поднималось над дрожащими вершинами. Мозг рос. Извилины шевелились, поднимаясь к лазурному горному небу, густая тень скользила по земле, накрывая города и деревни. Вскоре она коснулась Мюнхена, а через полчаса сонный город уже хрустел под мозжечком Сталина. Лобные доли поехали на юг, сдвигая Альпы, сбрасывая их в Адриатику. Сероватый мозжечок упорно полз на север, накрывая дремлющую Германию. Правое полушарие двигалось на запад, утюжа французские поля, левое сотрясало Восточную Европу. Блестящий лиловый купол поднимался над миром. К полудню он коснулся облаков. К трем часам правое полушарие столкнуло в Атлантику обезумевший Лиссабон и рухнуло следом, подняв километровую волну. Левое полушарие, раздавив Москву и Санкт-Петербург, уперлось в Уральские горы и поволокло их по тундре Западной Сибири, счищая землю с вечной мерзлоты. Мозжечок, расправившись со Скандинавией, ухнул в Ледовитый океан, тревожа тысячелетние льды. К вечеру Последнего Дня Земли мозг Сталина накрыл полмира. Другая половина скрылась под водой. Еще через сутки Земля, перегруженная мозгом Сталина, сошла со своей орбиты и притянула к себе Луну. Но через 3598 суток мозг уже в 112 раз превышал диаметр Солнца и, раздробив его на 876 076 жидких частей, всосал в себя. Планеты бывшей Солнечной системы стали спутниками мозга. А потом упали на него. Мозг Иосифа Сталина постепенно заполнял Вселенную, поглощая звезды и планеты. Через 126 407 500 лет мозг превратился в черную дыру и стал сжиматься. Еще через 34 564 007 330 лет он сжался до естественного размера мозга Иосифа Сталина. Но масса мозга вождя в 345 000 раз превышала массу Солнца. Тогда Сталин вспомнил про грушу. И открыл глаза.

Его комната без мебели, с единственным эстиконовым столом, была слабо освещена подвижным потолком довоенного образца. Живородящие обои вяло шевелились на стенах.

Сталин посмотрел на свои рябые старческие руки, протянул усохшую правую и взял из желтой вазы очищенную грушу.

Сок блестел на ее гранях.

Он поднес ее к усам, открыл рот и откусил. Груша была сочной и сладкой.

Сталин медленно прожевал, откусил еще. Не торопясь, он съел грушу вместе с косточками и шершавой сладкой сердцевиной, кинул веточку в вазу. Вытер усы ладонью, подвинул к себе нефритовую пепельницу с трубкой, серебряной спицей расковырял пепел в трубке и неспешно выбил ее о край пепельницы. Новая коробка папирос «Герцеговина Флор» лежала справа на столе. Сталин взял ее, желтым ногтем прорезал наклейку, раскрыл коробку, вытянул папиросу, отломил мундштук и запихнул гильзу с табаком в черное жерло трубки. Вытянул еще три папиросы и поступил с ними точно так же. Когда трубка оказалась полной, Сталин поковырял в ней спицей, вытащил обрывки папиросной бумаги, примял табак прокуренным пальцем правой руки и взял трубку в зубы.

Длинные спички «Дальстрой» лежали рядом.

Сталин раскурил трубку и, попыхивая ею, перевел взгляд на книгу, лежащую слева. На сером коленкоровом переплете было оттиснуто:

Н. И. Петренко

Механическая обработка
голубого сала

Сталин раскрыл книгу, пролистнул титул с пометкой «для внутреннего пользования», нашел оглавление, повел по нему рябым пальцем, уперся в главу IV, подчеркнул ее ногтем:

— Так. Страныца... шестдэсят пять.

Полистал, нашел шестьдесят пятую страницу, с хрустом разломил книгу, провел посередине рукой и стал читать:

Глава IV

Основные виды соединения шматков

1. Сплачивание

Сплачивание — соединение шматков голубого сала в пласты. При сплачивании из узких и широких шматков получаются пласты нужных размеров.

Сплачивание может производиться различными способами. Наиболее часто встречается сплачивание из узких шматков на гладкую фугу, на сальную рейку, в четверть, в паз и гребень прямоугольный или треугольный и в «ласточкин хвост» (рис. 43).

Шов, образуемый при соединении шматков, называется фугой.

Ширина щита определяется шириной шматков и их количеством.

Большое значение при сплачивании имеет правильный подбор шматков по направлению сальных волокон. Шматки, склеиваемые на гладкую фугу (рис. 43а), должны иметь гладкие и ровные кромки по всей длине.

Для получения качественного шматка нужно кромки его фуговать электрофуганком строго под прямым углом к оси шматка. Если при соединении кромок смежных шматков не обнаруживается просветов, то прифуговка выполнена качественно.

Сплачивать на гладкую фугу можно также вставными сальными шипами, изготовляемыми из голубого сала по методу И. Самохина (рис. 48—51). При этом диаметр шипа должен составлять не более половины толщины шматка, а длина равняться 8—10 диаметрам его. Шипы следует располагать с шагом 10—15 мм.

При соединении на сальную рейку (рис. 43б) по кромкам шматков выбираются пазы, в которые вставляют рейки, соединяющие между собой шматки. Ширина паза и толщина рейки должны составлять 1/3 толщины шматка.

При сплачивании в четверть в соединяемых шматках выбираются по всей длине кромки четверти (рис. 43в). Глубина и ширина четверти обычно составляют половину толщины шматка.

Сплачивание в паз и гребень производят путем отборки по всей длине кромки с одной стороны шматка паза, а с другой — гребня. Соединение в паз и гребень может осуществляться в прямоугольный гребень (рис. 43г) и реже в треугольный (рис. 43д), так как он имеет меньшую прочность и способствует разрыву сальных пластов.

Сплачивание в «ласточкин хвост» применяется при изготовлении...

 

— Ну что там, рипс лаовай? — раздался громкий молодой голос. — Долго мне ждать еще?!

— Все... — дернулся Сталин, торопливо вытаскивая трубку изо рта, приподнялся со стула. — Все гатово, гаспадин ST. Я все нашел...

— Чего же ты завис, шагуа? Скользи быстро!

— Слюшаюс. — Сталин сунул недокуренную трубку в пепельницу, взял книгу, заложив пальцем страницу, скрипя сапогами, засеменил к водяной двери.

Перед дверью остановился, произнес:

— Зэркало.

Появилось зеркало.

Сталин недоверчиво посмотрел на себя — желтолицего старика с редкими рыжеватыми усами, обвислым носом, низким рябым лбом, бесцветными глазами и седыми, зачесанными назад волосами. Поправил клапан на белом кителе, кашлянул и шагнул в дверь.

Булькнув, она впустила его в большую ярко-оранжевую комнату. Голый, невероятно худой молодой человек полулежал на огромном подиуме, утопая в шевелящихся ворсинках живородящей шерсти. Неестественно белая кожа его была покрыта подвижной татуировкой: 69 иссиня-черных дельфинов непрерывно появлялись и исчезали на его груди и руках. Мармолоновая пластина сложной формы обтягивала голый череп молодого человека и плавно уходила под кожу. Белые глаза его смотрели на парящую красную пирамидку — стабилизатор M-баланса. Юноша жевал вяленую саранчу и потягивал пиво из узкого стакана.

На полу, на стальной доске лежал пласт голубого сала, сращенный из узких шматков.

— Разрешите, гаспадин ST? — произнес Сталин своим бесцветным голосом.

— Ты совсем V-2 потерял, старый сяотоу? — проговорил юноша высоким голосом, обнажая сиреневые зубы.

— Я все нашел, гаспадин ST. — Сталин раскрыл книгу. — Вот, здесь в главэ номэр четыре напысано: сплачивание в прямоугольный грэбень гараздо надежней, чем сплачивание в трэугольный.

— А это что? — показал юноша глазами на голубое сало.

— А это и есть сплачиваные имэнно в прямоугольный грэбень, гаспадин ST.

— И он, по-твоему, надежен?

— Савершенно надежен, гаспадин ST.

— Ты уверен, рипс нимада?

— Я абсолутно уверен, гаспадин ST.

Юноша кинул в Сталина саранчой:

— А если по швам расползется, как у Сидни Новикофф?

— У нее сплачение было на гладкую фугу, гаспадин ST. Паэтому и распалзлось.

— А если сделать «ласточкин хвост»? — Юноша почесал свой расшитый бисером член.

Сталин прижал книгу к груди:

— Гаспадин ST. Паймыте, пожалуста. Саедынение шматков тыпа «ласточкин хвост» прыменяется только...

Раздался сигнал получения голубиной почты.

— От кого это, рипс сяобень? — поставил стакан юноша.

— Я сэйчас прынесу, — Сталин вышел, положил книгу на свой стол и по винтовой лестнице с трудом поднялся на крышу.

Там было мокро и промозгло — мартовский ветер гнал по небу клочья облаков, внизу погружалась в сумерки Москва.

Клон-голубь размером с гуся сидел в стальной клетке и ритмично дергал серой, переразвитой грудью. Узловатые лапы со свирепыми когтями намертво вцепились в клетку. Сталин вытянул из гнезда электрод, подошел к клетке. Кося большими черно-желтыми глазами, голубь раскрыл мощный клюв и зашипел. Сталин тронул почтаря электродом. Голубь дернулся и забился в слабой агонии. Сталин открыл клетку, вытянул из гнезда электронож и умело разрезал голубя пополам. Изношенные крылья птицы мелко трепетали. Сталин вынул из желудка почтаря серебристую капсулу, смахнул тряпкой кровь, сунул в карман кителя. Затем нажал педаль, и обе половины клон-голубя провалились в мусоропровод.

Сталин спустился вниз, протянул капсулу юноше:

— Прашу вас, гаспадин ST.

Тот взял капсулу, раскрыл. В ней оказалась полоса свернутой рисовой бумаги, исписанная мелким почерком.

Юноша прочел вслух:

 

2 января.

Привет, mon petit.

Тяжелый мальчик мой, нежная сволочь, божественный и мерзкий топ-директ. Вспоминать тебя — адское дело, рипс лаовай, это тяжело в прямом смысле слова.

И опасно: для снов, для L-гармонии, для протоплазмы, для моего V-2.

Еще в Сиднее, когда садился в траффик, начал вспоминать. Твои ребра, светящиеся сквозь кожу, твое родимое пятно «монах», твое безвкусное tatoo-pro, твои серые волосы, твои тайные цзинцзи, твой грязный шепот: поцелуй меня в ЗВЕЗДЫ.

 

Юноша зевнул, кинул письмо на пол:

— Все-таки пеньтань этот Глогер, а?

Сталин осторожно пожал сутулыми плечами:

— Нэ очень умный человэк.

Юноша отхлебнул пива:

— Tatoo-pro я уже полгода не ношу, серых волос у меня в помине не было, рипс шен шен. А в ЗВЕЗДЫ целовать липкий Boris никогда не умел. Он умел одно — сопливить отношения. А ты знаешь, сяочжу, как я не выношу этого.

Он встал:

— Значит, ты уверен, что прямоугольный гребень не подведет?

— Абсолутно, гаспадин ST.

Юноша потянулся своим тонким телом, хрустнул костяшками пальцев и визгливо выкрикнул:

— Зер-ка-лааа!

Вокруг него поплыли три зеркала.

— Набрось, — приказал он Сталину.

Сталин осторожно поднял со стальной доски пласт голубого сала и накинул на костлявые плечи юноши. Составленная из 416 шматков, накидка светилась голубым, доходя юноше до пояса. Сталин застегнул замок молибденового ошейника. Юноша поправил его, уперся руками в бедра, неотрывно глядя в плывущие зеркала:

— Если я на Пасхальном балу раскрашу носорога — пойдешь к моему деду в навигаторы.

— Все будэт харашё, — натянуто улыбнулся Сталин.

Юноша покружился, накидка тяжело прошелестела.

— Ну? Похож я на Фэй Та? — спросил он свое отражение.

— Как двэ капли, — ответил Сталин и с хорошо скрытой ненавистью посмотрел на него.