Четыре

Московская улица. Ночь

Поздняя зима в Москве: слякоть, остатки грязного снега. Крупный план: большая помпа громко и однообразно откачивает воду. Рядом на вентиляционной решетке метро спят бездомные собаки. Внезапно большой стальной коготь вонзается в асфальт, крошит его с чудовищным лязгом. И сразу же рядом вонзаются еще два когтя. Какофония звуков работающих механизмов становится невыносимой. Собаки срываются с теплого места, пробегают мимо угрюмых машин. Машины продолжают крошить асфальт. На другом конце улице проезжают четыре снегоуборочные машины с красными мигалками. Титры.

Подземный холодильник

Москва, ночь. Большой подземный холодильник, заваленный замороженными мясными тушами. Олег и подполковник стоят посередине. Олег — рослый тридцатитрехлетний брюнет с правильными чертами лица, со вкусом одетый. Подполковник полноватый и лысоватый. Между ними на крюке висит замороженная половина коровьей туши. Подполковник поворачивает ее к свету стороной с синим клеймом «1969. НЗ».

 

ПОДПОЛКОВНИК: Во, видишь. А те восемнадцать тонн вообще шестьдесят пятого.

ОЛЕГ (раздраженно): Мне насрать, хоть сорок первого! (Оглядывается.) Ну, где он? (Смотрит на часы.) Блядь, уже третий час... Валь, ну сколько можно мудохаться?

ПОДПОЛКОВНИК: Носырев! Носырев!

 

Появляется прапорщик с исходящей паром кастрюлей в руках.

 

ПРАПОРЩИК: Там плитка того... я слегка прокипятил.

ПОДПОЛКОВНИК (берет кастрюлю, быстро нюхает, протягивает Олегу): Совсем нормальный запах.

ОЛЕГ (нюхает, поворачивается, идет вдоль стеллажей с тушами): Значит, завтра в девять всю партию. И грузчики твои.

ПОДПОЛКОВНИК: А те восемнадцать? Будешь?

ОЛЕГ: Пока не надо.

ПОДПОЛКОВНИК: А фарш кантемировский? Там у них минус двадцать восемь.

ОЛЕГ: Я фаршем не торгую. Я сто раз тебе повторял.

ПОДПОЛКОВНИК: Там у них минус двадцать восемь, все путём, никогда ничего... всё опечатано еще в девяносто втором.

ОЛЕГ: Я не торгую фаршем.

ПОДПОЛКОВНИК: Восемь лет. Котлетный фарш, с порошком. В жестянках. И транспорт ихний, а?

ОЛЕГ: Я не торгую фаршем! (Выходит из холодильника, идет к машине.)

 

Зал с роялями

Ночь. Просторный зал, сплошь уставленный роялями. Володя заканчивает настройку рояля. Он худощав, подвижен. На вид ему лет 26. На другом рояле сидит и курит настройщик Сергей — усатый мужчина без возраста.

 

ВОЛОДЯ: Говорит — а вы возьмите шесть банок, воды налейте, всуньте по газете, поставьте внутрь. И со влажностью вопрос будет решен.

СЕРГЕЙ (смеется): Мудило! Там же на сгибах сразу ржавчина полезет. И — цзынь!

ВОЛОДЯ: А колки — лаком, лаком, лаком. Не пианино — ростовские колокола.

СЕРГЕЙ (смеется): Стекла вылетают, да?! Слушай, а чего там с «Блютнером»?

ВОЛОДЯ: Полурвань. Басы не держат.

СЕРГЕЙ (поет): Полурва-а-нь, полу-рва-а-а-ань! И сколько?

ВОЛОДЯ: Полторы.

СЕРГЕЙ: Полто-ры-ы-ы, полто-ры-ы-ы-ы. Он с ума-а-а-а-а сошел он?

ВОЛОДЯ: Мо-о-о-о-ожет бы-ы-ы-ы-ыть... (Убирает инструменты в портфель.) А где-е-е-е мой шпацей-зе-е-е-е-р?

СЕРГЕЙ: А ху-у-у-й его знае-е-е-ет.

ВОЛОДЯ: А во-о-о-от он. (Убирает шпацейзер в портфель, садится за рояль, наигрывает что-то умопомрачительное, резко вскакивает, хватает пальто, портфель.) Всё! Всё! Всё! (Быстро идет к выходу.)

СЕРГЕЙ: А мэтро ужэ нэ-э-э хо-о-о-о-одыт.

ВОЛОДЯ: А мы на мэтро-о-о-о-о нэ е-е-е-е-ездым. (Выходит из здания на ночную московскую улицу.)

 

Спальня

Комната, превращенная в спальню: мебель сдвинута к стенам, на полу простыни, одеяла, голые, усталые человеческие тела. Одно из них шевелится, встает. Это Марина. У нее красивая фигура, смазливое лицо. Молча она перешагивает через тела, подходит к куче одежды, находит свою, одевается. Шевелится другое тело. Света поднимает голову.

 

СВЕТА: Ты чего... уже?

МАРИНА: Ага.

СВЕТА: А чего?

МАРИНА: Ничего... Просто. (Полуодевшись, ищет глазами.) Где?

СВЕТА: В вазе.

МАРИНА: В какой?

СВЕТА: «Гагарин».

 

Марина сует руку в белую вазу с изображением Юрия Гагарина, вынимает четыреста долларов, берет сто, остальные кладет обратно в вазу.

 

СВЕТА: Марин.

МАРИНА: Чего?

СВЕТА: Ты чего?

МАРИНА: Ничего.

СВЕТА: Я Парвазику скажу.

МАРИНА: Хер с тобой.

 

Накидывает плащ, выходит из квартиры, спускается в лифте, выходит из подъезда.

 

Бар

Пустой ночной бар с вялым барменом. Быстро входит Володя с портфелем.

 

ВОЛОДЯ: Господи... неужели я свободен! (Садится к стойке бара.)

 

Бармен осовело смотрит на него, жуя зубочистку.

 

ВОЛОДЯ (устало расстегиваясь): Так... значит, чего бы нам это... (Смотрит на бутылки.)

 

Бармен молча ждет.

 

ВОЛОДЯ: Что лучше в три часа ночи — водка или кровь?

БАРМЕН: Я ночью пиво пью.

 

Входит Олег, подсаживается к стойке.

 

БАРМЕН (Володе): Так чего вам налить?

ВОЛОДЯ: Давай... сначала водки. А там, как покатит.

БАРМЕН: «Абсолют», «Смирнов», наш «Смирнов», «Кристалл»?

ВОЛОДЯ: «Московская» есть?

БАРМЕН: Конечно. Сколько?

ВОЛОДЯ: Пятьдесят. И томатного сока.

 

Бармен наливает, ставит.

 

ОЛЕГ: А мне пивка. Что у вас в бочке?

БАРМЕН: «Гёссер», «Балтика».

ОЛЕГ: Давайте «Балтики».

 

Бармен наливает кружку, ставит перед Олегом. Володя закуривает. Сидят молча, пьют. На улице раздается визг тормозов и отчаянный собачий визг. Визг переходит в предсмертный рев и обрывается. Машина уезжает. Дверь открывается, входит Марина.

 

МАРИНА (качает головой): Каким мудаком надо быть, чтобы ночью задавить собаку! (Садится к стойке.)

ВОЛОДЯ: Почему?

МАРИНА: Что — почему?

ВОЛОДЯ: Ну... ночью... это вероятней, чем днем.

МАРИНА: Да город пустой! А он не видит! Идиот. Какие люди козлы...

ВОЛОДЯ: Собаки тоже козлы.

БАРМЕН: Они сами под колеса бросаются.

МАРИНА: Да ладно, сами! От собачьей жизни?

ВОЛОДЯ: От человечьей.

ОЛЕГ: Собачья жизнь вполне комфортная.

БАРМЕН: Чего налить?

МАРИНА: «White Russia».

БАРМЕН: У меня сливки кончились.

МАРИНА (разочарованно): Ну вот, блин. На улице собаку задавили, а в баре сливки кончились.

БАРМЕН: Чего-нибудь другое?

МАРИНА: Чего другое... «Кюрасао» есть?

БАРМЕН: Есть.

МАРИНА: Сделай пополам с водкой. И льда побольше.

 

Бармен выполняет заказ.

 

ОЛЕГ: Вообще с собаками не так все просто. У меня приятель задавил двух собак. И оба раза с ним чего-то случалось... ну... плохое. Любовница ушла. С зубами что-то. А потом сбил алкаша на Профсоюзной. Насмерть. И сразу очень удачно купил квартиру. С хорошей европейской мебелью.

МАРИНА: Дешево?

ОЛЕГ: Очень.

ВОЛОДЯ: Собаки ближе к Богу.

МАРИНА: Ты верующий?

ВОЛОДЯ: Нет.

МАРИНА (берет свой дринк, смотрит сквозь голубоватый стакан): Давно «Кюрасао» не пила. Вот если б все такое было.

ВОЛОДЯ: Тогда все бы стали голубыми.

МАРИНА: Их и сейчас хоть жопой ешь.

ВОЛОДЯ: С текилой «Кюрасао» не пробовали?

МАРИНА: Не-а. Вкусно?

ВОЛОДЯ: Убой. Но не на мой вкус.

МАРИНА: Зачем же советуешь?

ВОЛОДЯ: Женщинам нравится.

ОЛЕГ: Женщины вообще перешли на текилу.

ВОЛОДЯ: Правда?

ОЛЕГ: Две знакомые. Одна раньше вообще не пила. Теперь как приду — сразу лимон режет, соль. А другая с мужем каждый вечер выпивает бутылку текилы. Каждый вечер!

ВОЛОДЯ: Семейный алкоголизм.

МАРИНА: Я текилу терпеть не могу. Бр-р-р! Она же из кактусов, да? Как алоэ вспомню! Меня им в детстве бабушка от гайморита лечила. Ужас!

ВОЛОДЯ: Вылечила?

МАРИНА: Неа. (Роется в сумочке.) Как февраль — так белые сопли... белые сопли...

ВОЛОДЯ: Белые? Как сливки?

МАРИНА: Слаще... Ну, вот. И сигареты там забыла.

 

Володя протягивает ей пачку «Мальборо».

 

МАРИНА: Ой, это не «light»? Ну, ладно... (Берет.) Сэсэ.

ВОЛОДЯ: Что — сэсэ? (Дает ей прикурить.)

МАРИНА: Это по-китайски «спасибо».

ВОЛОДЯ: Вы знаете китайский?

МАРИНА: Не дай бог! (Смеется.)

ВОЛОДЯ: Почему?

МАРИНА: Крыша поедет.

ОЛЕГ: Умные русские начинают учить.

МАРИНА: Зачем?

ОЛЕГ: За Китаем будущее.

МАРИНА: Вы так думаете?

ОЛЕГ: Уверен.

ВОЛОДЯ: Мы летом в Вене с приятелем пошли фотоаппарат купить. Купили «Никон», такой, ну, нормальный, не очень дорогой, с зумом. Я взял его, посмотрел, а на нем написано: made in China. Центр Европы.

МАРИНА: Да, шмоток много китайских.

БАРМЕН: Не просто шмоток. Я в ГУМе себе отличный свитер купил китайский. Ангора. И всего за девятьсот рублей.

ОЛЕГ: Знаете, какой в Китае рынок рабочей силы?

МАРИНА: Ну?

ОЛЕГ: 600 миллионов человек.

МАРИНА: Ни фига себе! Это... только одних рабочих?

ОЛЕГ: Одних рабочих.

ВОЛОДЯ: Можно за неделю вторую Китайскую стену построить.

ОЛЕГ: Параллельно с первой, да? (Смеется.)

ВОЛОДЯ: А потом — третью, четвертую. Межкомнатные перегородки. И — Великую Китайскую Крышу.

ОЛЕГ: Которая всех нас накроет!

МАРИНА: 600 миллионов! (Качает головой.) Не верится. А вы точно знаете?

ОЛЕГ: Сто процентов.

МАРИНА: Вы что, в институте статистики работаете?

ОЛЕГ: Хуже.

МАРИНА: Где?

ОЛЕГ: В администрации президента.

 

Пауза.

 

МАРИНА: И... чего... и чем вы там занимаетесь?

ОЛЕГ: Ну, чем занимается любая администрация? Администрированием.

МАРИНА: А это в самом Кремле?

ОЛЕГ: Наш отдел на Лубянке. В здании ФСБ.

МАРИНА: Круто. И чем... ну, чем вы конкретно занимаетесь? Это охрана?

ОЛЕГ: Администрация президента охраной не занимается. Наш отдел конкретно отвечает за поставку питьевой воды в Кремль.

 

Пауза. Бармен дремлет, присев.

 

ВОЛОДЯ: Ну вот, теперь можно и граппы. Шеф! Надеюсь, граппа у тебя не кончилась?

 

Бармен встает, молча наливает.

 

ОЛЕГ: И мне еще пивка.

 

Бармен наливает ему пива, садится, тут же задремывает.

 

ВОЛОДЯ: И какую же воду пьют в Кремле?

ОЛЕГ: Разную. От «Evian» до «Боржоми».

МАРИНА: А президент какую пьет?

ОЛЕГ: Президенту привозят родниковую воду.

ВОЛОДЯ: Откуда?

ОЛЕГ: Из истока Волги. Тверская область.

МАРИНА: А там что?

ОЛЕГ: Там Волга начинается. Прямо стоит колодец, и из него бьет родник. Великая русская река.

МАРИНА: Интересно... И вкусная вода?

ОЛЕГ: Да. Вода хорошая, мягкая.

МАРИНА: И вы это все привозите?

ОЛЕГ: Ну, не я же лично. Я просто это контролирую.

МАРИНА: А президента часто видите?

ОЛЕГ: Раза два в месяц.

МАРИНА: Скажите, а он пьющий?

ОЛЕГ: Практически — нет. Так, немного французского вина, «Château Latour». И на приемах — бокал шампанского. А вот жена любит выпить.

МАРИНА: Да? И что?

ОЛЕГ: Шампанское.

МАРИНА: Французское?

ОЛЕГ: Ну не наше же!

МАРИНА: И действительно много пьет?

ОЛЕГ: Где-то... пару бутылок в день.

МАРИНА: Разве это много? Пару бутылок шампанского! (Переглядывается с Олегом.) Если б водки!

ВОЛОДЯ: Русская женщина должна спокойно выпивать литр водки.

МАРИНА: Конечно! Моя подружка одна может. И еще потом пойти... ну... туда... выйти на подиум.

ОЛЕГ: Она модель?

МАРИНА: Да.

ВОЛОДЯ: А вы по подиуму не ходите?

МАРИНА (смеется): Нет. Я в другом бизнесе работаю.

ВОЛОДЯ: Интересно, в каком?

МАРИНА: Рекламном.

ВОЛОДЯ: И что вы рекламируете?

МАРИНА: Разное... Но сейчас конкретно один японский аппарат.

ВОЛОДЯ: Оргтехнику?

МАРИНА: Нет... это такой аппарат... дайте еще сигаретку! (Закуривает.) Такой аппарат нового поколения... для... улучшения здоровья во время работы.

ОЛЕГ: Типа ионизатора воздуха?

МАРИНА: Почти. Но совсем нового поколения. Его в офисе включают в розетку, и через несколько минут от него идет такое поле, такие лучи, и очень хорошо сразу действуют. Люди не устают, бодрые все время, нет раздражительности, злобы такой нашей. Не в лом работать. И усталость пропадает. Я, честно говоря, сначала не верила — ну, знаете, работа есть работа: вчера кондиционеры рекламировали, сегодня этот аппарат. А потом на пробу взяла один и у себя дома поставила.

ОЛЕГ: И как?

МАРИНА: Ну... вообще другое дело! Я утром, бывало, встаю — тяжело как-то, все не в кассу, все послать хочется, ну, работы много, ездишь, ездишь целый день, подписываешь, говоришь... а тут — такое приятное настроение! Японцы все-таки умеют вещи делать.

ВОЛОДЯ: А как он называется?

МАРИНА: Он по-японски называется. «Чао ван».

ВОЛОДЯ: «Чао ван»?

МАРИНА: Да. Это название одной японской птицы. Ну, которой они поклоняются.

ОЛЕГ: Журавль, что ли?

МАРИНА: Нет, это другая птица... она на аппарате изображена, синяя такая и такой красноватый хвостик. Она... живет у них в лесу или в горах. Только в Японии. И... поет только ночью.

ОЛЕГ: Как филин?

МАРИНА: Нет. И когда она поет, то всем японцам становится очень хорошо.

ВОЛОДЯ: Спать?

МАРИНА: Не, ну вообще. И они плачут. От радости.

ВОЛОДЯ: Во сне?

ОЛЕГ: «Чао ван». Не слышал. И много вы продали этих аппаратов?

МАРИНА: Ой, уже полторы тысячи.

ОЛЕГ: Может, вы нам предложите?

МАРИНА: Пожалуйста. Оставьте ваш телефон.

ОЛЕГ (улыбается): Ну, нам вы не дозвонитесь. Это же Лубянка. Лучше дайте ваши координаты.

МАРИНА (роется в сумочке): Сейчас... Фу, черт, как всегда визитки в офисе оставила. Давайте я вам телефон запишу. (Пишет.) Звоните с девяти до пяти. Марина Борисовна. Если я не в разъездах, то всегда в кабинете. Ну, или секретарше месседж оставите.

ОЛЕГ: Спасибо. Хотите еще выпить?

МАРИНА: Ага. Только... чего-нибудь другого.

ОЛЕГ: Шампанского?

МАРИНА: Давайте.

ОЛЕГ: Шеф, шеф, проснись.

БАРМЕН: Я не сплю. (Наливает.)

ОЛЕГ: Ну, что, давайте чокнемся, Марина Борисовна.

МАРИНА: Давайте... как вас?

ОЛЕГ: Олег Николаич.

МАРИНА: А вас, молодой человек?

ВОЛОДЯ: Просто Владимир.

МАРИНА: Ну что, Олег Николаич и просто Владимир, будем, как говорится, в струе!

ВОЛОДЯ: Или — в строе.

ОЛЕГ: Только не в армейском.

ВОЛОДЯ: Я про музыкальный.

 

Чокаются, пьют.

 

МАРИНА: А вы музыкант?

ВОЛОДЯ: Что, похож?

МАРИНА: Ага.

ВОЛОДЯ: Нет. Совсем мимо. Химик-органик.

МАРИНА: Ой, страшно! Я в школе химию вообще... так ненавидела! Эти формулы!

ВОЛОДЯ: Каждому своё.

МАРИНА: И вы... ну... в институте химическом или на предприятии?

ВОЛОДЯ: Я в закрытом учреждении. Как раньше говорили — в «почтовом ящике».

ОЛЕГ (с улыбкой): На войну работаешь?

ВОЛОДЯ: Да нет, не на войну.

МАРИНА: А чего ж он закрыт тогда, этот ящик?

ВОЛОДЯ: Это долго объяснять.

МАРИНА: Изобретения какие-то?

ВОЛОДЯ: В этой области все давно уже изобретено.

ОЛЕГ: В органической химии?

ВОЛОДЯ: Нет. В генной инженерии.

ОЛЕГ: О, ты генетик. Модная профессия.

ВОЛОДЯ: Дальше некуда.

МАРИНА: И чего вы там делаете? Овец растите?

ВОЛОДЯ: Не только.

ОЛЕГ: А кого еще? Коров? Крупный рогатый скот?

ВОЛОДЯ: Ой, не только.

МАРИНА: Чего? И людей, что ли?

ВОЛОДЯ: Конечно.

ОЛЕГ: Как? Это ж запрещено. Недавно был какой-то международный конгресс. И запретили клонировать человека.

ВОЛОДЯ: Ну, господа. Вы подзабыли, в какой мы стране живем. То, что у них запрещено, у нас разрешено.

 

Пауза. Марина и Олег смотрят на Володю.

 

МАРИНА: И чего... получилось с человеком?

ВОЛОДЯ: Да. И давно уж.

ОЛЕГ: Как — давно? Что, уже... там... мальчик, что ли, вырос клонированный?

ВОЛОДЯ: Да уж не мальчик. И даже не юноша.

 

Пауза.

 

МАРИНА: Это что... дядя? Ну, взрослый?

ВОЛОДЯ: Вполне. Самому старшему сорок четыре года.

ОЛЕГ (смеется): Старик, это липа! Сорок четыре года! Когда ж его клонировали? При Хрущеве?

ВОЛОДЯ: Первые опыты по клонированию человека начались в 1947 году. Академики Бронштейн, Лукин. Профессор Несмеянов. Первый положительный результат. Первая Сталинская премия в области генетики.

ОЛЕГ: Сталинская? Так тогда же генетику гнобили, наоборот.

ВОЛОДЯ: Гнобили официально. А неофициально работали. Было два секретных проекта государственной важности: атомная бомба и клонирование. Только клонирование — это западное слово. А тогда, и вообще, мы называем это дублированием. А объекты — дублями. В нашем институте слово «клон» не употребляют.

МАРИНА: А... И где этот институт? Или это... секретно.

ВОЛОДЯ: Какие сейчас секреты. На улице Волгина бывали?

МАРИНА: Это где?

ОЛЕГ: Возле Беляева, да? Проезжал как-то.

ВОЛОДЯ: Там институт органической химии имени академика Шемякина. А в нем есть лаборатория. Закрытая. В ней я работаю.

МАРИНА: И что, там прямо растут эти люди... дубли эти?

ВОЛОДЯ: Нет, у нас всего лишь лаборатория. Мы делаем генную кладку. А растут объекты в инкубаторах.

ОЛЕГ: И где же эти инкубаторы?

ВОЛОДЯ: Да их достаточно много.

ОЛЕГ: Ну, сколько?

ВОЛОДЯ: Точно я, конечно, не знаю, но шесть лет назад, когда я поступил в эту лабораторию, их было около сорока.

ОЛЕГ: Сорока?

ВОЛОДЯ: Да. В Москве двенадцать инкубаторов. Возле нас на Юго-Западе четыре. Ну, еще в области штук восемь.

МАРИНА: А... нет... я чего-то не понимаю! И что, там людей выращивают?

ВОЛОДЯ (устало усмехается): Да нет. Людей выращивает общество. Детские сады, дома малютки, интернаты. В инкубаторах происходит созревание плода до девяти месяцев. А потом он покидает инкубатор.

МАРИНА: Ну, это пиздеж! И куда потом эти клоны прут? В армию, что ли?

ВОЛОДЯ: Как и нормально рожденные. В разные места. Есть и специальные программы. Их курируют специальные ведомства.

ОЛЕГ: Какие?

ВОЛОДЯ: ФСБ, Министерство обороны.

МАРИНА: И сколько этих... ну, клонов уже?

ВОЛОДЯ: У нас в лаборатории?

МАРИНА: Да нет, вообще? Сколько уже выращено?

ВОЛОДЯ: Это очень трудно сказать. Вот... мой научный руководитель, он в этом проекте с 1968 года. Тогда по Союзу, как он говорил, было около шести тысяч здоровых дублей. И около девятнадцати тысяч больных. А сколько их сейчас... бог знает.

 

Пауза.

 

ОЛЕГ: То есть... ты хочешь сказать, что... (Смеется.) Да это бред полный! Клоны ходят среди нас! А чего тогда об этом никто не знает? Никто не говорит? У нас в администрации президента никто вообще ни слова не сказал! Ни одного разговора!

МАРИНА: Я тоже ни разу не слышала. Журналюги уж наверно б написали давно: где эти клоны, как и что.

ВОЛОДЯ: Да были публикации. И не одна. Я уверен, что и разговоры у вас в конторе были. Но вы им просто не придали значения.

ОЛЕГ: Такому я бы придал значение!

ВОЛОДЯ: В том-то и дело, что не придали. Сейчас такой поток информации, что мы сначала обращаем внимание на какую-то чушь. А ценным сообщениям не придаем значения. В «МК» полгода назад была большая статья под названием «Деревня Близнецы». Там описывалась одна деревня в Мордовии. Где живут одни больные близнецы. Двойняшки, тройняшки, четверки. Только одни близнецы. И у всех различные поражения внутренних органов.

ОЛЕГ: Ну и что? Близнецы — нормальное явление.

МАРИНА: А уж больных у нас...

ВОЛОДЯ: В четырех километрах от этой деревни находится один из самых первых советских инкубаторов — «Союз-4». А эти близнецы — просто отходы производства. Первые советские дубли.

ОЛЕГ: А почему же... общество не создадут?

ВОЛОДЯ: Дублей? Так они же не знают, как они появились на свет божий. Они уверены, что они детдомовские, брошенные родителями.

ОЛЕГ (смеется): Володя! Я понимаю, ночь, все такое, хочется страшилок разных. Давай я тебе расскажу, как я летающую тарелку видел. Точно! Под Смоленском на военных сборах! Мы поссать, извиняюсь, пописать пошли под утро, а она висит над перелеском! Вот ей-богу, не вру — настоящая летающая тарелка! Голубовато-зеленая! Трое видели. И на вахте тоже пацаны видели!

МАРИНА: А я однажды видела привидение. В Питере. Я так испугалась.

ВОЛОДЯ: Да нет... господа... я не настаиваю, давайте закроем тему, если не в жилу. Просто Марина поинтересовалась, где я работаю, я честно рассказал.

ОЛЕГ: Все, забыли. Давайте... может, и мне чего покрепче выпить...

МАРИНА: Правильно! До полночи надо пить на понижение, а перед рассветом — на повышение!

ОЛЕГ: А ты откуда знаешь? Большой опыт бухалова у вас в конторе?

МАРИНА: Ну, мы часто расслабляемся. Работа крутая, только успевай поворачиваться. На огненную воду хватает.

ОЛЕГ: Расслабляетесь коллективно?

МАРИНА: Ага. А вы нет? Или у вас сухой закон?

ОЛЕГ: Да нет, никто не запрещает, но коллективно... у нас... как-то не принято. У всех уже свои компании. Просто идем вдвоем, втроем в любимые места.

МАРИНА: Например?

ОЛЕГ: В «Кемпински», в «Джонку». В «Пушкин» реже.

МАРИНА: Володь, а у вас как? Там, на Беляево, я чего-то ничего не помню из кабаков. Или вы прямо в лаборатории квасите?

ОЛЕГ: Ректификат? С клонами?

 

Смеются.

 

ВОЛОДЯ: С клонами... (Улыбается.) То бишь с дублями. Да. Приходилось и пить. Но не в лаборатории. В отстое.

МАРИНА: Где?

ВОЛОДЯ: В Красноярском отстое. Это такое место, где... это трудно объяснить. Ну, вроде пересыльной тюрьмы... Но — всё, тему закрыли! Хватит. Давайте, посошок выпьем — и по домам.

МАРИНА: Ну, расскажи!

ВОЛОДЯ: Вопрос закрыт, проблемы нет. Шеф, еще полтинничек московской и приговорчик.

ОЛЕГ: И мне пятьдесят.

МАРИНА: И мне! Володь, ну расскажи про пересылку!

ОЛЕГ: Девушка просит.

ВОЛОДЯ: Да ну, вы не верите, а клоуном быть не интересно...

МАРИНА: А клоном?

 

Смеются.

 

ОЛЕГ: Расскажи.

ВОЛОДЯ: Выпьем сначала. (Чокается.) За соответствие.

МАРИНА: Как это?

ВОЛОДЯ: Ну, чтоб каждый соответствовал своему месту на земле.

ОЛЕГ: Это правильный тост.

 

Выпивают.

 

ВОЛОДЯ (достает бумажник, кладет на стойку): В общем, есть дублирование трех типов: М-типа, F-типа и типа-4, то есть четверка. Самое первое дублирование, М-типа, было открыто немцами в 1937 году и украдено НКВД, потом академик Бронштейн модернизировал его, введя принцип домино, когда парная хромосома в процессе замещения соединяется с непарной. Это было дублирование F-типа. Оно позволяло просто имплантировать один дубль в одной клетке донора. А он тихо рос. И в шестьдесят восьмом году покойный Виктор Петрович Голосов открыл дублирование типа-4. Это когда в одну клетку грузят четыре хромосом-комплекта. И соответственно развиваются сразу четыре дубля. Ну, четыре близнеца. И самое замечательное, что именно число 4 дало самую минимальную погрешность и самый оптимальный процент выживания. До этого дублировали по три, по пять, по семь, по восемь, даже дубль-12 был. Но 4 — оказалось идеальным числом. И самое замечательное, что это число в мировой истории никогда не было магическим! Это не 3 и не 7 и не 12. Четыре! Вот число, на котором держится мир. Не 3. А 4! И это действительно краеугольный камень о четырех углах.

МАРИНА: Ну... как четыре ножки у стола.

ВОЛОДЯ: И вот три года назад меня послали в командировку в знаменитый Красноярский отстой. Это был самый первый инкубатор в СССР, его еще Берия строил. Место крутое. Там такого можно насмотреться. Ну, я дело сделал, вопрос закрыл. Вечер свободный. До города тридцать пять верст. Как время убить? А меня там один принимал из отдела Первичной Коррекции, симпатичный парень. Говорит, пошли с квартетами выпьем. Why not? Взяли литра два водки, консервов. Пошли. А у них территория — это, я не знаю, пол-Москвы уместится. Всё старое такое, обшарпанное, кирпичи торчат. Ну и приходим в такой большой корпус. И в этом корпусе живут только четверки.

ОЛЕГ: То есть — четыре, и все близнецы?

ВОЛОДЯ: Да, четверки. И их там — сотни три. Оборванные, грязные, одетые кое-как. Отделения по возрасту и полу. Ну, он сразу повел в отделение номер 32. А там девочки до шестнадцати лет. И все — четверками, четверками. И входим мы к этим девочкам, а они вдруг так вот все руками сплелись, как венок, и вот такой вот волной прямо на нас и прямо...

ОЛЕГ (встает): Всё, закрыл рот. Куча клонов-малолеток, которых вы трахали, а потом они вам на четыре голоса песенку спели, под названием: «Не пизди!» (Бармену.) Сколько с меня? Ладно, на. (Кидает пару бумажек, идет к двери.) А ей еще повешай, повешай. Она поверит. Может, и даст. Четверка, бля! Магическое число! Академик Бронштейн! (Выходит.)

 

Пауза. Володя, Марина и бармен смотрят вслед ушедшему.

 

МАРИНА (слегка захмелевшая после водки): Надо же, какие козлы работают в администрации президента.

БАРМЕН (полусонно): Чего, поссорились?

ВОЛОДЯ: Просто уже поздно. И все хотят спать. А я вот — нет. (Застегивается, берет бумажник.)

БАРМЕН: 220.

ВОЛОДЯ: Угу... (Дает деньги, сползает со стойки.) Ой... ну вот, опять ногу отсидел. (Берет Марину сзади за плечи.) Поехали в одно место?

МАРИНА: В какое?

ВОЛОДЯ: Там будет хорошо.

МАРИНА (поворачивается к нему): Это как?

ВОЛОДЯ (целует ее): Вот так.

МАРИНА: Лучше завтра.

ВОЛОДЯ: Давай сейчас. Давай.

МАРИНА: Завтра.

ВОЛОДЯ: Завтра я не могу.

МАРИНА: А сегодня — я.

 

Володя берет свой портфель, идет к выходу.

 

МАРИНА: Слышь, ты хоть это. Дорасскажи.

ВОЛОДЯ: Чего?

МАРИНА: Дорасскажи конец. Про этих... четверок. Чего вы там с ними делали?

ВОЛОДЯ (остановившись у двери): Я пошутил.

МАРИНА: Придумал?

ВОЛОДЯ: Да.

МАРИНА: Всё?

ВОЛОДЯ: Всё. От начала до конца. Я настройщик роялей. (Делает ей прощальный знак рукой и выходит из бара.)

МАРИНА: Бля! (Смеется.) Ты слышал?

БАРМЕН: Чего?

МАРИНА: Что он здесь тер?

БАРМЕН: Про Сибирь что-то? Он охотник?

МАРИНА: Все ясно с тобой. (Оставляет деньги на стойке.) Спи дальше. (Выходит.)

 

Бармен забирает деньги, садится на прежнее место. Рядом с ним стоят в ряд четыре рюмки с одинаковыми трещинами.

 

Ночная улица

ОЛЕГ (едет в машине, посмеиваясь): Талантливый народ, черт возьми... Академик Бронштейн! Ой, у-а-а-аа! (Зевает, останавливается напротив ресторана.) А это неплохая идея. (Вылезает из машины, входит в ресторан.)

Ресторан

ОЛЕГ (оглядывается в совершенно пустом ресторане): Так... Ребята, у вас кухня работает?

ОФИЦИАНТ: 24 часа.

ОЛЕГ: Молодцы. (Садится за стол.)

 

Официант протягивает ему меню.

 

ОЛЕГ: Не надо. Принеси мне минеральной и чего-нибудь горячего поесть.

ОФИЦИАНТ: У нас большой выбор горячих блюд.

ОЛЕГ: Ну, чего-нибудь фирменного.

ОФИЦИАНТ: Наше фирменное блюдо — круглый поросенок с яблочным хреном. Очень вкусно.

ОЛЕГ: Какой поросенок?

ОФИЦИАНТ: Круглый.

ОЛЕГ: Фаршированный, что ли?

ОФИЦИАНТ: Нет, это порода такая.

ОЛЕГ: Какая порода?

ОФИЦИАНТ: Ну... круглые поросята.

ОЛЕГ: Что, они перекормленные?

ОФИЦИАНТ: Они совсем круглые.

 

Пауза.

 

ОЛЕГ: Как — круглые? Поросенок не может быть круглым. Вы чего... их насосом накачиваете?

ОФИЦИАНТ: Да нет. Они такими рождаются.

ОЛЕГ: Где?

ОФИЦИАНТ: Госплемзавод «Коммунарка». Они нам уже два года поставляют круглых поросят.

 

Пауза.

 

ОЛЕГ: Слушай, дружище, я семь лет торгую мясом и ни разу не слышал про круглых поросят.

ОФИЦИАНТ: Ну, пройдите на кухню и посмотрите.

 

Олег встает, идет за официантом на кухню. Там дремлет повар.

 

ОФИЦИАНТ: Саш, вот господин хочет поросят посмотреть.

 

Повар с недовольным вздохом встает, подходит к столу с мясными продуктами, снимает белую марлю. Под ней лежат четыре круглых поросенка. Олег смотрит на них.

 

Спальный район

Останавливается такси. Марина выходит из машины, бредет к панельному дому, зевает, входит в подъезд.

 

Улица

Володя идет по ночной улице. Видит вход в ночной клуб. Входит внутрь.

 

Ночной клуб

В клубе полно людей, громкая музыка. Володя пробирается сквозь толпу. Ему вовсе не хочется тусоваться или танцевать. Он зевает. Стоит у стены. Смотрит на танцующих. Замечает за портьерой приотворенную дверь. В проеме видит голубоватый свет. Володя входит в дверь.

 

Комната отдыха

Володя попадает в комнату отдыха музыкантов. Здесь стоят музыкальные инструменты, диван, кресла. У стены — четыре аквариума. Все они подсвечены голубым. Возле аквариумов — мужчина без возраста. Он кормит рыб и черепах, приводит в порядок аквариумы.

 

МУЖЧИНА (не оборачиваясь и не глядя на Володю): Это комната музыкантов.

ВОЛОДЯ: Я музыкант.

МУЖЧИНА: Музыканты уже ушли.

ВОЛОДЯ: Значит, не все.

МУЖЧИНА: Вы барабанщик?

ВОЛОДЯ: Когда-то был пианистом.

МУЖЧИНА: А я когда-то был человеком.

ВОЛОДЯ: А теперь вы кто?

МУЖЧИНА: Бог его знает... Иногда утром проснешься, посмотришь в зеркало: кто это? Что это?

ВОЛОДЯ: Что, не нравится?

МУЖЧИНА: Да не в том дело, что не нравится. Мало ли что кому не нравится... А дело в том, что — имени нет.

ВОЛОДЯ: У кого? У отражения?

МУЖЧИНА: У человека. (Берет в руки черепашку.) Вот это черепаха. А это стекло. А это пол. И они всегда во все времена будут — черепахой, стеклом и полом. И ничем другим. Они уже сделаны. До конца. А мы — еще нет. И легко можем стать чем угодно и кем угодно. Поэтому у человека пока нет имени.

ВОЛОДЯ: Я, вообще-то, Володя.

МУЖЧИНА (поворачивается): Ну и что? Через какие-нибудь полчаса вы можете стать бездомной собакой. Или подстилкой, о которую вытрет ноги милая девушка. Или просто куском живого мяса.

ВОЛОДЯ: Неправда. Выбор всегда есть. Можно и не становиться собакой. Или подстилкой. Всегда есть форточка. Куда можно выпрыгнуть.

МУЖЧИНА: Самоубийство? Да. Но это паллиатив.

ВОЛОДЯ: Чего?

МУЖЧИНА: Ну, вынужденный ход.

ВОЛОДЯ: И что?

МУЖЧИНА: Вынужденные ходы в этой игре недействительны.

 

Володя смотрит на мужчину, поворачивается, уходит.

 

Улица

Володя, насвистывая, бредет к своему дому. Проходит мимо длинной витрины магазина одежды. В ярко освещенной витрине стоят голые манекены. На стекле огромная надпись: «40%!» Внезапно дорогу Володе перегораживает милицейская машина. Из нее вылезают двое в милицейской форме.

 

ПЕРВЫЙ МИЛИЦИОНЕР (Володе): Здравствуйте. Старший сержант Храмцов, 56-е отделение. Документы предъявите, пожалуйста.

ВОЛОДЯ (лезет в карман): Ой... блин... и когда же зима кончится?

ВТОРОЙ МИЛИЦИОНЕР: Когда весна наступит.

 

Володя дает паспорт милиционерам.

 

ПЕРВЫЙ МИЛИЦИОНЕР (светит фонариком на паспорт, потом на лицо Володи. Довольно кивает): Вам придется проехать с нами.

ВОЛОДЯ: Чего такое?

 

Милиционеры подхватывают его под руки, запихивают в машину. Машина уезжает. Сразу же из-за поворота выезжают четыре снегоуборочные машины, проезжают по улице, ножами и щетками сгребая снег к тротуару. После них остается чистая улица.

 

Квартира Марины

Однокомнатная квартира Марины. Три матраса на полу, одежда, три чемодана в углу, гладильная доска, стойка с женской одеждой. По всему видно, что в квартире живут три женщины. Марина спит на одном из матрасов. Часы музыкального центра показывают 14:00. Центр включается, звучит громкая музыка. Марина открывает глаза, садится. Достает сигарету, закуривает. Встает, потягивается, выходит. Возвращается с сигаретой в губах и со стаканом сока в руке. Подходит к стоящему на полу телефону, пальцем ноги нажимает на автоответчике кнопку PLAY MESSAGES. Включается запись.

 

ПЕРВОЕ СООБЩЕНИЕ (мужской голос): Значит, Суле и Маринке: Ленинский, 65, подъезд 4, квартира 72. Валера. Значит, он ждет с 9 вечера.

ВТОРОЕ СООБЩЕНИЕ (мужской голос): Рая, к Богдану завтра не езди, он хочет в четверг. Попозже там, с одиннадцати.

ТРЕТЬЕ СООБЩЕНИЕ (женский голос): Девчат, снимите трубку, я ни хера в подъезд войти не могу, замок опять замерз.

ЧЕТВЕРТОЕ СООБЩЕНИЕ (мужской голос с провинциальным акцентом): Марина Кравченко, я проводник сто шестьдесят второго поезда, это самое, я щас на вокзале, только что приехал, меня просила, ну попросили срочно передать вам с Малого Окота, что Зоя умерла.

 

Марина опускается на четвереньки. Ставит стакан с соком на пол. Опускает в него сигарету.

 

Улица

Марина с небольшой дорожной сумкой на плече идет по улице. Ранняя весна, капель и грязь.

 

Вокзал

Марина на вокзале покупает билет.

 

Перрон

Подходит поезд. Марина хмуро курит в толпе стоящих на перроне пассажиров.

 

Купе вагона

Плацкартный вагон. Поезд идет по России. Вечереет. Марина сидит у окна, в полудреме смотрит на ползущий за окном пейзаж. Рядом выпивают и закусывают двое мужчин и женщина неопределенного возраста и социального положения. Марина не обращает на них внимания.

 

ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА (замечая в окне нечто зловеще-индустриальное): Понастроили на нашу голову...

ВТОРОЙ МУЖЧИНА (Марине): Девушка, хотите водки?

МАРИНА: Мне нельзя.

ЖЕНЩИНА: Далеко едешь?

МАРИНА: На полигон.

ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА: Зачем?

МАРИНА: Из гранатомета стрелять.

ЖЕНЩИНА: Ты что, в армии служишь?

МАРИНА (продолжая смотреть в окно): Да нет. Мне психиатр прописал. Для головы. Нервы успокаивает. И против самоубийства. Как пару гранат засадишь — сразу жить хочется.

 

ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА (замечая в окне что-то угрюмо-промышленное): Понастроили на нашу голову.

ВТОРОЙ МУЖЧИНА (Марине): Девушка, хотите водки?

МАРИНА: Мне нельзя.

ЖЕНЩИНА: Далеко едешь?

МАРИНА: На полигон.

ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА: Ты что, в армии служишь?

МАРИНА (глядя в окно): Нет. Мне нарколог прописал. Чтоб не колоться. Гранатомет... это круче героина. Как пару гранат засадишь — на шприц смотреть не хочется.

 

Трое переглядываются, один из них крутит пальцем у виска. Марина засыпает.

 

Улица

Олег на машине подъезжает к своему дому, с сумкой в руке входит в подъезд.

 

Квартира Олега

Двухкомнатная квартира Олега. Патологическая чистота и абсолютный порядок. Все вещи в идеальном состоянии. Все строго симметрично, параллельно, перпендикулярно. На кухне шумит вода, что-то моют. Олег раздевается. Вешает плащ на крючок.

 

ОЛЕГ (громко): Миша, я пришел!

 

Из кухни выходит невысокий щуплый старик в фартуке.

 

СТАРИК (деловито-деликатно бормочет): Привет, родной. (Быстро достает из обувного ящика два целлофановых пакета и тапочки. Присев, снимает с Олега ботинки, тут же кладет их в пакеты, убирает в ящик. Надевает на ноги Олега тапочки.)

ОЛЕГ: Новости есть?

СТАРИК: Ничего, ничего... (Возвращается на кухню.) Я кончаю.

 

Олег вынимает из сумки пакет с продуктами, проходит на кухню. Там такой же идеальный порядок, на столе что-то накрыто клеенкой. Старик в мойке домывает помойное ведро.

 

ОЛЕГ: Миш, ну я устал говорить... ну помойное ведро необязательно мыть каждый день.

СТАРИК: Ты не знаешь силы современных микробов. (Вытирает ведро, ставит в угол, моет руки, затем протирает их спиртом. Улыбается.) У меня все готово.

 

Старик снимает свой фартук. Под ним странный самодельный костюм — что-то вроде спецовки с кармашками. В каждом кармашке лежит особого рода тряпка или губка. В продолговатом кармане на бедре — бутыль со спиртом. Старик поднимает лежащую на столе клеенку. Под ней марля. Поднимает марлю. Под марлей стол, тщательно сервированный на одного. Олег садится за стол, протягивает руки старику. Старик моет их спиртом, вытирает полотенцем.

 

СТАРИК: Сегодня твой любимый гороховый суп, гренки, котлеты с картофелем под грибным соусом, кисель.

ОЛЕГ: Котлеты паровые?

СТАРИК: Сынок, не мучай меня. (Подает суп.)

ОЛЕГ (с аппетитом ест и бормочет): Слушай, Миш... я... нет... это пиздец какой-то... все... ммм... я звоню 03. Это продолжаться больше не может. Ммм... не-мо-жет...

СТАРИК (осторожно подкладывает ему в суп гренки): Сынок, не мучай меня.

ОЛЕГ: Я отселю тебя, Миш... ммм...

СТАРИК (деловито протирая вилку, прибирая, подвигая тарелку с хлебом, и т.д.): Не мучай меня, сынок.

ОЛЕГ (с аппетитом ест): Я звоню 03. Сто процентов.

СТАРИК: Сынок, ты не знаешь, что такое современное мясо. Хоть и торгуешь им.

ОЛЕГ (ест): Мое... терпение... ммм... имеет предел...

СТАРИК: Не мучай меня, сынок. (Подает паровые котлеты.)

ОЛЕГ (ест): Я не могу... я не хочу... блядь, семь месяцев жрать паровые котлеты... семь месяцев... я миллион раз просил тебя, Миша, миллион раз... все... хватит... пусть тебя научат там... налей мне соку.

 

Старик наливает сок из пакета в фильтр собственного изготовления, сок стекает в бокал. Старик подает Олегу бокал.

 

СТАРИК: Сынок, ты не представляешь силы ада.

ОЛЕГ: Один раз... нормальный стейк... всего один раз... трудно? Ты хочешь скандала?

СТАРИК: Сынок, поверь великим людям. Мы многого не знаем. А пар — это великая вещь.

 

Олег лежит на диване, смотрит MTV. Курит. Старик поправляет книги на полках, хотя они стоят идеально ровно.

 

СТАРИК: Сынок, представляешь, сколько изуверов в мире: раздается звонок. И звонит Виталий Иваныч. Говорит, одолжи 700 долларов. Представляешь? Знает, что у меня все купюры разложены по номерам. Я говорю — мне не жалко денег, Виталик. Они же не мои, а Олега. Но ты же вернешь не эти купюры, а совсем другие. И о каком порядке тогда можно говорить?

ОЛЕГ (не слушая его): Дай мне сказки.

СТАРИК (берет книгу, присаживается на диван в ногах у Олега, протирает переплет книги спиртом): Сынок, мы давно у мамы не были. Там так ужасно. Дубы, забор. Птицы гадят как могут. И бомжи. Ты не представляешь силы ада.

ОЛЕГ (выхватывает у него книгу, вяло листает): Иди спать, Миша.

СТАРИК: Не мучай меня, сынок.

 

Олег читает книгу. Задремывает.

 

Полустанок

Поезд дальнего следования тормозит на заснеженном, забытым Богом и людьми полустанке. Марина сходит с поезда. На переезде у шлагбаума стоит большой мясной фургон. На нем изображены три круглых веселых поросенка. Под поросятами надпись: «КРУГЛЫЕ ПОРОСЯТА. Госплемзавод “Коммунарка”». Не обращая внимания на фургон, Марина идет через поле. Достает бутылку кока-колы, пьет на ходу. Идет кромкой леса. Торопится. Иногда бежит трусцой. В лесу виднеются бетонные столбы с колючей проволокой и проводами под напряжением. На столбе ржавая табличка: НЕ ПОДХОДИТЬ! ВЫСОКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ! Марина подходит, видит дыру в проволоке, человеческие следы на земле. Видно, что дырой давно пользуются. Она пролезает в дыру под гудящими проводами. Идет через лес по тропинке. Замечает в земле жерло трубы. Из нее слышится подземный гул. Марина проходит мимо по тропинке. Из трубы бьет струя воздуха. Это вентиляционная шахта. Марина кидает бутылку с остатком кока-колы в трубу. Бутылка взлетает вверх, подброшенная воздушным потоком. Марина идет дальше. Лес постепенно кончается, возникают все те же столбы колючей изгороди. Марина снова пролезает через проволоку. Впереди показываются дома небольшой деревни, окружающие разрушенную церковь.

 

Деревня

Марина входит в деревню. Бежит, оказывается на краю деревни. Впереди виднеется небольшое кладбище. На кладбище толпятся немногочисленные жители деревни.

 

Кладбище

Марина заходит на кладбище. Идет сквозь редкую толпу. В свежий холм на могиле вбивают крест с фотографией умершей Зои. Это сестра Марины, абсолютно похожая на нее. Под фотографией на кресте вырезано:

«ЗОЯ КРАВЧЕНКО
1978—2002»

МАРИНА: Не успела. Дура.

 

Марину молча обнимают родственники: две сестры, Вера и Соня, тоже абсолютно схожие с ней, и муж покойной Марат — странноватый мужик неопределенного возраста.

 

МАРАТ: Маринк, а я думал, ты в Америке.

МАРИНА (не обращая на него внимания): Мне в поезде приснилось, что опоздаю. И опоздала.

 

Вера и Соня стоят, обняв Марину.

 

ВЕРА: Ладно. Чего теперь.

СОНЯ: Все там встретимся, Мариш.

МАРАТ: Девки, пошли в хату. Холодно.

 

Деревенская улица

Обнявшись, сестры идут по деревне. За ними молча движется небольшая толпа местных жителей. В основном это старухи, но есть и старики. Марат бредет, с обидой бормоча что-то. Заметно, что он со странностями.

 

МАРИНА: Опоздала... опоздала... надо же... дура... А что это? Почему? Ее убили? Убил кто-то?

СОНЯ: Нет. Умерла.

МАРИНА: От чего?

ВЕРА: Подавилась.

МАРИНА: Как?

ВЕРА: Мякишем.

МАРИНА: Каким еще мякишем?

СОНЯ: Хлебным.

 

Дом Зои

Дом покойной Зои. Скотный двор. Грязь, остатки снега. Дровни стоят под навесом. Лежит крестьянская утварь. Две свиньи копошатся в отбросах. Сестры выходят на скотный двор. Из избы доносится пьяный гомон поминок: кто-то причитает по покойной, кто-то пьяно смеется. Сестры немного пьяноваты. Они закуривают.

 

МАРИНА: Я не помню... где здесь сортир-то был?

ВЕРА: Вон там, за сараем. Пошли.

 

Втроем проходят по скотному двору, минуют сенной сарай. За ним на огороде виднеется деревянный покосившийся туалет. Но на пути к нему — непролазная весенняя грязь.

 

СОНЯ: Блин, а тут и не пройдешь.

ВЕРА: Девчат, давайте здесь.

 

Марина и Соня расстегивают брюки, Вера поднимает юбку. Присаживаются на корточки, мочатся и курят.

 

МАРИНА: Мякиш... почему мякиш?

ВЕРА: Они же куклы делают всей деревней.

МАРИНА: Знаю.

СОНЯ: А морды у кукол из хлебного мякиша. Старухи жевали, а Зойка лепила. Морды. А потом их раскрашивала. А тут пришла к старухам, выпила. Они жуют мякиш для морд. Она говорит — дай-ка я вам помогу, тоже пожую. Стала жевать и поперхнулась.

МАРИНА (кидает окурок): Хуйнища какая-то...

 

Дом Зои

Поминки в доме покойной. Стол с едой и выпивкой во всю горницу. За столом сидят пьяноватые односельчане покойной, сестры. По стенам полки. На них стоят четыре готовые куклы: мужик, баба, поп и черт. Странность кукол в том, что это — дети, наряженные в костюмы взрослых. Впрочем, костюмы сшиты как раз впору. Но лица всех четырех кукол детские, одинаковые. Рядом же на полках — части кукольной одежды, некоторые части тел, две недоделанные маски, кисти, краски.

 

ПЕРВАЯ СТАРУХА: Господи, кто ж теперь морды-то делать будет?

ВТОРАЯ СТАРУХА: Зоинька, голубица наша, тут рвань-то всякая тебе напакостила, гадюки, тьфу! Сами, что ль, жевать не могли?

ТРЕТЬЯ СТАРУХА: Чего лаешься? Она сама напросилась: дай пожевать, дай пожевать...

ПЕРВАЯ СТАРУХА: Кто ж морды-то и делать будет? Кто ж морды и делать будет?

МАРАТ: Я.

ПЯТАЯ СТАРУХА: Ты? Морды делать? Да ты тады вон жопу-то попу пришить не мог! (Показывает на куклу.)

 

Все смеются.

 

МАРАТ: Она мне секрет оставила. Как морду лепить. Наладим. Говнодавы! Триста восемнадцать кукол! Триста восемнадцать! (Неожиданно всхлипывает, плачет, но быстро успокаивается, бормочет.) Две руки у всех, две руки. Вот так!

СТАРИК (сидящий рядом с Мариной): Милая, давай-кось поцалуимся! (Хватает Марину за голову, целует в губы.)

ТРЕТЬЯ СТАРУХА: А у мине так шашнадцать ног и лежат на печи. Шила-шила — и на тебе!

МАРАТ: Сделаем, все наладим. Зоичка, смотри на нас! Смотри! Все наладим, гады железные, все наладим, все наладим! (Пьет.)

ВЕРА (сильно пьяная): Чего-то мне дурно...

СОНЯ (берет ее под руку): Я ж тебе говорила — закусывай. Дуреха! Марин, помоги.

 

Вдвоем они выводят Веру из-за стола, проходят сени.

 

Дом Зои

Сестры выводят Веру на крыльцо. Веру рвет.

 

ВЕРА: Ой... бляааа... (Тяжело дышит, трясет головой.) Как они этот самогон... пить могут...

СОНЯ: Чего, водка лучше, что ль? Закусывать надо.

МАРИНА: Русская девушка должна спокойно выпивать литр самогона.

ВЕРА (морщась): Ой, не говори мне... фууу. Ой... гадость. Пошли пройдемся.

 

Деревенская улица

Соня, Вера и Марина бредут по пустой деревне. Доходят до разрушенной церкви.

 

Разрушенная церковь

Сестры входят в церковь. Внутри — битый кирпич, хлам, остатки снега. В пустых проемах окон гуляет ветер. Вера садится в угол. Соня и Марина закуривают.

 

СОНЯ (пьяновато обнимает Марину): Маринк, ты у нас вся такая! А?

МАРИНА (сумрачно): Чего?

СОНЯ: Вся, прям, классная такая. В шоколаде!

МАРИНА: Да ну тебя. Какой, на хер, шоколад. Вон Зойка умерла.

ВЕРА: Правда. А я и не верю как-то. Не верится.

СОНЯ (злобно): Чего ты не веришь, дуреха? Ты ее в гробу не видела?

ВЕРА: Да, видела... Но все равно... чушь какая-то. Мы с ней в сентябре торговали вместе. Она куклами, а я хрусталем. С ней так весело было. Потом чебуреки жарили на берегу. Ночью бухали и купались. Зоя. Зоичка...

СОНЯ: Марин, а ты ей так и не простила?

 

Марина отрицательно качает головой.

 

СОНЯ: Ты когда ее видела-то в последний раз?

МАРИНА: Тогда.

СОНЯ: Это вот... тогда? В больнице?

МАРИНА: Угу. (Ковыряет кирпичную кладку.)

ВЕРА (встает): Ой, девоньки. Чего ж мне так плохо?

СОНЯ: Ебешься редко.

 

Кабинет следователя

Небольшой кабинет следователя. Соответствующая, не очень новая мебель. Следователь сидит за столом. Напротив сидит Володя. Он явно подавлен.

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ (закуривает): Значит, в Саратове ты не был? 8-го числа. И 25-го.

ВОЛОДЯ: Я вообще никогда не был в Саратове.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Интересно. (Достает сверток, разворачивает. В свертке — эмалированная кружка и молоток.) А это что такое?

ВОЛОДЯ: Кружка... молоток...

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Правильно. Ну а чего это мы так побледнели?

ВОЛОДЯ: Слушайте, я никогда не...

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Чего ты — никогда? Никогда не был на Маяковского, семь, квартира 68? Вечером, от 7 до 9? С Витей Рогожиным? И не сверлили вы ничего, не перестукивались? И вот эта блядища на балкон не выходила? (Показывает фотографию девушки.) И машина «газель» не подъезжала? И ты не зацепился за гвоздик? Курточкой своей? Когда соседка крик подняла? Горбатая соседка? И не пел ты с Витей в гараже? А? В гараже у моста? Что? Вспомнил? Показания горбатой будешь читать? Нет? То-то. Тихая сапа. Музыкант. А то заладил — никогда, никогда!

 

Крупный план: бледное, недоумевающее лицо Володи.

 

Дом Зои

Пьяный Марат выходит на крыльцо, держа под мышками четырех кукол. За ним бегут пьяные старухи.

 

СТАРУХА: Маратушка, Господи, ну мы ж шутейно, мать твою...

ВТОРАЯ СТАРУХА: Куда ты их тащишь? Они ж у нас одни остались! Как новых делать будем?

СТАРИК: Их же теперь беречь надо! Это ж образцы!

МАРАТ: Вот я и сберегу, гады железные. Образцы! А Зоинька пусть посмотрит на вас! Пусть полюбуется! Пусть полюбуется! Образцы...

 

Деревенская окраина

Марат бежит с куклами к заброшенному спиртовому заводику.

 

Заброшенный спиртовой завод

Интерьер здания заброшенного спиртового завода. Следы бывшего производства: объемистые ржавые чаны, емкости для браги, детали на полу. Здесь что-то вроде логова Марата: домашняя утварь, предметы быта. В углу стоит небольшой самогонный аппарат Марата: железная печурка, прокопченный бак, змеевик. В печурке вяло горят дрова. Из змеевика в трехлитровую банку капает самогон. Марат подбрасывает в печурку дровишек.

 

МАРАТ: Вот так, Зоинька. Гляди. Всё делаем...

 

Посреди стоит обшарпанный стол. На нем лежат куклы. Пьяный Марат ложится на стол, кукол кладет рядом с собой.

 

МАРАТ (засыпая): Делали нам плохо. А надо делать хорошо. Да, Зой?

 

Заброшенный спиртовой завод

Утро. Лицо спящего Марата. На фоне лица слышна собачья возня, поскуливание. Марат открывает глаза. Скашивает их в сторону. Дико кричит. Камера отъезжает. Вокруг стола, на котором лежит Марат, стая бездомных собак рвет куклы, хрустит слепленными из хлеба лицами кукол. Испугавшись крика Марата, собаки убегают в открытую дверь. Марат продолжает кричать. Разорванные куклы валяются на полу.

 

Дом Зои

Спящие рядом сестры. Их будит старуха. Марина первой открывает глаза. Смотрит на старуху.

 

СТАРУХА (наливает стакан самогона, протягивает Марине): Вставай, дочка. У нас горе.

 

Марина тупо смотрит на стакан.

Заброшенный спиртовой завод

На столе лежат разодранные куклы. Лица их съедены собаками. Вокруг стола толпится население деревни. Марат понуро стоит, зажав в руке кусок лица куклы. Он убит происшедшим. Сестры стоят рядом.

 

СТАРУХА: Господи, на что ж теперь мы жить-то будем?

ВТОРАЯ СТАРУХА: Шашнадцатого скупщики приедут.

СТАРИК: И выпить не на что будет. Сахару не купишь.

ТРЕТЬЯ СТАРУХА: Марат, Марат... (качает головой) ...что ж ты натворил.

ЧЕТВЕРТАЯ СТАРУХА: Платья-то пошьем, ног у меня полно, руки вон у Матрены есть...

СТАРУХА: Штук десять есть.

ПЯТАЯ СТАРУХА: А морды? Морды-то кто слепит?

МАРАТ: Я... это... слеплю. Слеплю.

СТАРУХА: Да разве ж тебе суметь!

СТАРИК: Ему Зойка секрет оставила.

МАРАТ: Слеплю, слеплю... нажуйте только.

ВТОРАЯ СТАРУХА: Не суметь тибе, милай, пустил ты нас по миру, как типерь без кукол-то...

МАРАТ (кричит): Слеплю! Слеплю, гады! Слеплю, клянусь! Только нажуйте! Только морды нажуйте! По-нормальному!

 

Старухи умолкают.

 

СТАРУХА: Да нажевать-то мы нажуем, чего уж. Жевать-то это... мы завсегда. Жевать-то.

 

Изба

Изба одной из деревенских старух. Русская печь. Вокруг сидят двенадцать старух. На стене — часы-ходики. Одна из старух смотрит на часы. Открывает печь, достает деревянной лопатой ковригу пшеничного хлеба, ставит на стол.

 

СТАРУХА: Пущай остынет.

 

Дом Зои

Три сестры сидят за столом. На столе стоит фотография в рамке: они и покойная Зоя на фоне моря. Вера разливает самогон в четыре стакана.

 

МАРИНА: А у нее что, своей фотографии не было?

ВЕРА: Одна была. Та, что на могиле. А больше нет. Она не любила одна сниматься. Всегда с кем-то. (Ставит стакан с самогоном перед фотографией.)

СОНЯ: Ну что, сестры, помянем Зою.

 

Выпивают.

 

МАРИНА (морщась, ставит стакан): Мне это, сон сегодня приснился. Такой херовый... Будто я еще в Симферополе, на бабушкиной квартире. На кухне, варю пельмени. И входит Зойка. Такая молодая, запыхавшаяся. И говорит: «Ну вот, я взяла без очереди. Совсем свежая!» И протягивает банку. А в банке — земля. Я говорю: «Зой, я ж просила сметаны». А она: «Да ты попробуй, дуреха! Она ж совсем свежая!» И мне так страшно стало. И я на Зойку гляжу, а она мертвая. И что самый пиздец — она мертвая, но она ходит, ржет, веселая такая. Встала в двери, руки сложила. И смотрит на меня. Веселая! И я вдруг понимаю, что я из этой кухни никогда не выйду. Никогда! И проснулась.

СОНЯ: Это все потому, что ты ее не простила.

ВЕРА: Наверно...

МАРИНА: Да что вы, блядь, заладили! Не простила, не простила! (Вскакивает, задирает кофту; на животе у нее виден шрам от ожога.) Вот это я не простила? Или то, что я три месяца в больнице провалялась — это я не простила?! То, что у меня кожа загнила? То, что я на вокзале отрубилась? Я виновата, правда?! И то что выкидыш был из-за сепсиса! Да и не выкидыш, а ребенка мертвого из меня вырезали по кускам! Я виновата! Тоже я виновата! Во всем виновата я! А?! Дуры... (Выскакивает из-за стола, выбегает из дома.)

 

Деревенская улица

Марина бредет наугад. Присаживается возле чьей-то бани. Сидит. Потом начинает плакать.

 

МАРИНА: Зоинька... прости меня...

 

Кромка леса

Длинная колонна бритых наголо молодых людей в ватниках и ушанках вялым маршем проходит по дороге, разделяющей поле и лес. Рядом идут охранники с собаками. Колонна поет что-то нечленораздельное. Крупный план: затылки идущих заключенных. Один из них оборачивается. Это Володя.

 

Изба

Лагерная мастерская

Мастерская по изготовлению балалаек. Володя наждаком шлифует гриф балалайки. Его руки. Звучит балалайка. Рядом с Володей сидят еще два зека, тоже трудящихся над балалайками.

 

ПЕРВЫЙ ЗЭК (Володе): Дырявый! Чего замолчал?

ВТОРОЙ ЗЭК (толкает Володю локтем): Ну-ка, пой!

 

Володя боязливо косится на них и начинает подвывать что-то.

 

ГОЛОС СТАРУХИ: Вот и родился Аника-воин.

 

Смех старух.

 

Изба

ГОЛОС МАРИНЫ: А чего, света нет?

МАРАТ (подкручивая фитиль): Так это, на ночь вырубают, гады.

 

Лампа освещает кладовую. На полках сидят четыре тряпичные куклы. Они без лиц и без одежды.

 

МАРАТ: Вот и куколки.

МАРИНА: Только эти?

МАРАТ: Еще есть. Надо доделать да продать. Правда, Зоинька?

МАРИНА: Почем продавали?

МАРАТ: Да... когда как. Всем хватало.

МАРИНА: А одежда?

МАРАТ: Да одёжу-то пошьют, чего уж. Материй-то полно, Зоинька запасла. А вот морды лепить... Морды это... не знаю. Гады.

МАРИНА: Морды — сложно?

МАРАТ: Зоинька, Зоинька делала морды. Зоинька.

МАРИНА: А старухи?

МАРАТ: Шили ноги-руки. И морды жевали. Из хлеба.

МАРИНА: А почему из хлеба?

МАРАТ: Так крепче. Навечно.

МАРИНА: Навечно! А собаки сожрали.

МАРАТ: Собаки... собаки... много собак. Зоинька собачек любила. Гады...

МАРИНА: Слушай, а у Зои слепка не было?

МАРАТ: Как... слепка?

МАРИНА: Ну, слепка морды. Это же просто — одну форму сделать и колбасить по ней. Как пряники тульские.

МАРАТ: А? Как пряники? Нет. Зоинька каждую мордочку сама лепила. Она говорила: «Детки мои. У каждого свой характер». Умела. А я вот... это. Не умею лепить. Я ей помогал. И любил. Я маманю так не любил, как Зоиньку.

МАРИНА: Ты ж говорил — секрет оставила. Я-то думала — это форма.

 

Марат отрицательно качает головой.

 

МАРИНА: Да. Сложно у вас.

МАРАТ (в сердцах): Потому что гады железные! Делают по-плохому! А надо по-хорошему! Скупщики. Приедут послезавтра.

МАРИНА: Уже?

 

Марат угрюмо кивает.

 

МАРИНА: Ты вот что. Найди какого-нибудь пацана. И сними у него с лица маску. И по ней лепить будешь постоянно.

МАРАТ: Да?

МАРИНА: Конечно. Будете торговать этими куклами хоть сто лет. Будет на что выпить и закусить. Только маску сними правильно.

МАРАТ: А как?

МАРИНА: Ну, как! Как в морге. Лицо маслом намажут, глину белую приложат. Она засохнет — и маска готова.

МАРАТ: Да? Ааа... А как же...

МАРИНА: Чего?

МАРАТ: А у нас одни старики. С кого снимать-то? Пацанов-то и нет. (Серьезно.) А вот глины белой — полно.

 

Марина достает сигарету, прикуривает от лампы. Смотрит на безлицых кукол.

 

МАРИНА (зевает): Рано тут у вас темнеет.

 

Дом Зои

Марина спит. Ее будит старуха. Марина открывает глаза. Старуха наливает ей стакан самогона.

 

СТАРУХА: Вставай, дочка, твои сестрицы дярутся.

 

Улица

Деревенская улица перед домом Зои. Три старухи только что разняли дравшихся Веру и Соню. Подбегает полуодетая Марина.

 

МАРИНА: Вы чего?

ВЕРА (вытирая кровь из разбитого носа): Ничего... (Соне.) Попроси у меня переночевать, пизда! Только попроси!

СОНЯ: Пошла ты на хер, воровка!

 

Соня снова бросается на Веру. Старухи растаскивают их. Марина влезает между ними.

 

МАРИНА: Вы что... обалдели!

ВЕРА: Ну, гадина!

СОНЯ: Ты мне больше не сестра. Запомни.

МАРИНА: Ну, хватит, блин... хватит!

ВЕРА: Только приползи ко мне... только позвони...

СОНЯ (кричит): Да я, бля, давно забыла твой телефон! Давно забыла! И зарыла!

МАРИНА: А ну, все! (Толкает Соню, потом Веру. Они падают в грязь.)

 

Вера и Соня сидят на земле.

 

МАРИНА: Не стыдно? Забыли, куда мы приехали? Забыли, что случилось?

ВЕРА: Нос мне разбила, гадина. (Плачет.)

 

На крыльце соседнего дома появляется старуха. В руке у нее свиная голова. Она показывает её.

 

СТАРУХА: Девки, а ну пошли ко мне жрать! У меня ночью Борька помёр!

ВТОРАЯ СТАРУХА: Не, Матрён, им сперва помыться надо.

 

Баня

Дырявый предбанник. Дверь парной распахивается, в предбанник выходят голые сестры.

 

СОНЯ: Ой, не могу больше... садится на березовый комель. Ужас... (Тяжело дышит.)

ВЕРА: Ты чего, в баню редко ходишь? (Садится, зачерпывает воды из ведра, пьет.)

СОНЯ: Я в сауну хожу... там не так круто... (Трогает ссадину на лбу.) Блядь, ну и когти у тебя, Верка!

МАРИНА: Я так и не врубилась — из-за чего вы сцепились?

ВЕРА: Тебе какое дело?

СОНЯ: Сначала из-за любовника. А потом из-за денег. Ясно?

 

Вера и Соня смеются.

 

МАРИНА: Да ну вас... И так тут дурдом какой-то. Тут вы еще.

ВЕРА: Дурдом — это точно. Как Зоинька здесь жила — не представляю... ужас...

СОНЯ: Да... куклы эти. Старухи. Я бы их всех закопала!

ВЕРА: И парень у нее... (Качает головой.) ...это финиш.

МАРИНА: Он очень добрый.

СОНЯ: Это видно! (Смеется.)

ВЕРА: Надо бы это... поесть, да и валить отсюда.

СОНЯ: Точно. Пора! А то тут плесенью порастешь. А, Марин?

МАРИНА: А во сколько поезд?

ВЕРА: В 15:30.

СОНЯ: Ты из Зойкиного хочешь чего взять?

МАРИНА: Только фотографию.

СОНЯ: Это где мы все?

 

Марина кивает.

 

Изба

Обильный обед в доме старухи-соседки. Стол завален мясом. Стоят бутылки с самогоном. Здесь опять почти вся деревня. Пьют самогон, едят. Все быстро напиваются. Ревут невразумительную песню.

 

Изба

Сестры и старухи сильно пьяны. Кто-то танцует со свиной головой. Некоторые уже спят вповалку. Марина встает, с трудом пробирается сквозь тела. Старуха, хозяйка дома, поднимает голову.

 

СТАРУХА: Ну что, дочка, Борька мой вкусный?

МАРИНА: Очень. (Пошатываясь, выходит на улицу. Садится возле столба. Смотрит на часы. На циферблате — 15:30.) Ой, а поезд-то тю-тю... (Пьяно смеется. Достает сигарету, хочет закурить. Но внезапно засыпает с незажженной сигаретой в губах.)

 

Двор мясного комбината

Олег и Юра стоят возле фургона для перевозки мяса. На фургоне надпись: «КРУГЛЫЕ ПОРОСЯТА. Госплемзавод “Коммунарка”». Юра — типичный работник мясокомбината в грязном белом халате. Внутри фургона висят круглые поросята, которых видят только Олег и Юра.

 

ЮРА (закуривая): Ты чего, действительно никогда не видел?

ОЛЕГ: Не-а. Ни разу.

ЮРА (усмехается): Ты даешь... У нас они в шестом холодильнике уже... года три. Регулярно завозят. Деликатес.

ОЛЕГ: А... это... их только там выращивают?

ЮРА: Для Москвы — да. Есть еще под Тамбовом госплемзавод... там тоже... (Пинает юлящую возле ног бездомную собаку.) А ну, пошла!

 

ЮРА: Ты чего?

ОЛЕГ (уходит, бормочет на ходу): Собака — друг человека. Слышал? Завтра в два...

ЮРА (зло усмехается): Блядь... ну, Басов! Тебе лечиться надо! Я тебе завтра тухлятины отгружу!

 

Полустанок

Неказистый полустанок в трех километрах от деревни. На платформе стоит Марат с рюкзаком за спиной. Он смотрит на свои часы: 15:35. Вдали показывается поезд. Поезд подходит, останавливается. С поезда сходят немногочисленные пассажиры. Марат замечает среди пассажиров семью с шестилетним ребенком. Мать и отец держат его за руки. Марат подходит к ним.

 

МАРАТ: Эт самое, я извиняюсь. А можно попросить вас...

ОТЕЦ (хмуро, на ходу): Денег не дам.

МАРАТ: Да нет, не денег. Понимаете, дело важное.

 

Семья останавливается.

 

ОТЕЦ: Чего?

МАРАТ: Мальчик у вас красивый. Можно с него маску снять?

 

Родители переглядываются. Мальчик непонимающе смотрит на Марата.

 

МАРАТ: Не, я это, не бесплатно, я деньги заплачу... шестьдесят семь рублей. (Достает из кармана пригоршню металлических денег.)

 

Отец отпускает руку сына и деловито бьет Марата в лицо. Марат падает, деньги рассыпаются. Семья уходит. Марат садится, трясет головой. Потом начинает собирать монеты. Поезд уходит. Полустанок пуст.

 

МАРАТ: Зоинька, ты видишь? Гляди, гляди...

 

Улица

Раннее утро следующего дня. Крупный план: лицо спящей Марины с незажженной сигаретой в губах. Марина с трудом открывает глаза. Оглядывается. Приподнимается. Ежась, закуривает. Смотрит на часы: 4:04.

 

МАРИНА: Мама дорогая... это чего... утро, что ли?

 

Смотрит вокруг. Деревня спит после вчерашней попойки. Марина бредет к дому Зои.

 

Дом Зои

Марина входит. В доме никого нет. Она подходит к стоящему на лавке у печки ведру с водой, снимает крышку, зачерпывает ковшом, жадно пьет. Вдруг замирает с ковшом в руке: в дальней горнице маячит какая-то тень. Марина ставит ковш, идет в горницу. Видно, что кто-то повесился. Марина осторожно подходит. Это Марат. Веревка привязана к стамеске, вбитой им в потолочную балку. У ног Марата валяется стул. На столе лежат четыре куклы. Они без одежды. Но с непропорционально большими лицами. Это слепки с лица Марата, сделанные из жеваного хлеба. Рядом лежит глиняная маска, которую Марат снял с себя. Марина смотрит на кукол. Другие куклы, недавно сшитые, сидят на полках. Здесь же лежат готовые конечности для новых кукол. Марина переводит взгляд на свою сумку. Осторожно берет сумку, надевает на плечо. Пятится из горницы. Выходит. Стоит рядом с печкой. Замечает на полке трехлитровые бутыли с самогоном, заткнутые бумажными пробками. Берет бутыль, открывает пробку, делает большой глоток из горлышка. Стоит, приходя в себя. Закрывает глаза.

 

МАРИНА: Господи, помилуй.

 

Открывает глаза. Снова делает глоток. Облизывает губы. Ставит бутыль на стол, поворачивается к двери, выходит. Но в сенях останавливается. Стоит. Потом резко поворачивается, проходит в горницу. Берет глиняную маску Марата. Поворачивается к комоду. На нем стоит фото четырех сестер.

 

МАРИНА (с силой швыряет маску в фотографию): На, тварь!

 

Деревенская улица

Марина идет по спящей деревне, волоча за собой мешок. Поют петухи. У кого-то в хлеву мычит корова. Марина проходит деревню, направляется к кладбищу.

 

Кладбище

Марина втаскивает мешок с куклами на кладбище. Здесь пусто и сиротливо: кресты, деревья без листвы. Марина подходит к свежей могиле Зои: новый крест, фотография, еловые лапы, бумажные цветы. Марина вываливает содержимое мешка на могилу. Куклы и их конечности образуют холмик. Марина выливает на них самогон, поджигает зажигалкой.

 

Аэродром

Колонна бритоголовых молодых людей в защитной униформе грузится в громадный транспортный самолет. Темное чрево его глотает ряд за рядом. Один из парней оборачивается. Это Володя.

 

ГОЛОС В ГРОМКОГОВОРИТЕЛЕ: ...и Родина дает вам возможность искупить свою вину. Вы отправляетесь в горячую точку. Там льется кровь невинных людей, там страдают наши граждане. Как сказал классик: в жизни всегда есть место для подвига, для геройства, место, где нужно проявить свои боевые качества, по-боевому, по-солдатски показать себя, отстаивая интересы нашей великой Родины, нашего народа, который... (Голос тонет в реве самолета.)

 

Колонна загружается. Самолет взлетает.

 

Кладбище

Марина стоит перед горящей могилой. Куклы горят вместе с еловыми лапами, бумажными цветами, фотографией и крестом. Раздается звук летящего самолета. Марина поднимает голову. Транспортный самолет с ревом пролетает над ней. Она провожает его долгим взглядом. Потом идет через поле к полустанку.

 

Спецприемник для бездомных собак

Клетки спецприемника. В них — собаки, ждущие корма. Они повизгивают, лают, царапают сетку. Человек в ватнике и сапогах несет ведро собачьей пищи. Навстречу ему идет другой человек с совковой лопатой.

 

ПЕРВЫЙ (с усмешкой): Дай закурить, жлоб!

ВТОРОЙ: Иди помойся, вор.

 

Они шутливо толкаются возле клеток. Лопата задевает задвижку клетки, дверца распахивается. Из клетки выпрыгивает собака.

 

ВТОРОЙ: Куда, сука! Стоять!

 

Собака выбегает из приемника. Бежит по задворкам, минуя какую-то стройку. Выбегает к шоссе, бежит вдоль.

 

Шоссе

Подмосковное мокрое шоссе. Весна. День. Олег едет в своем джипе. Говорит по мобильному телефону.

 

ОЛЕГ: Какая пересортица? Слушай, Коль, это отличный фарш. В банках. Кантемировская дивизия. НЗ. Да. Девять лет. Ну и что? Что ты... там минус двадцать восемь. Да. Хоть завтра. И доставка их. А? (Смеется.) А кто тебе сказал, что я фаршем не торгую? Нет, Колянь, я торгую всем, что пахнет мясом. Нет! (Смеется.) Пахнет! Еще как!

 

Вдруг дорогу перебегает собака. Олег резко сворачивает в сторону, тормозит. Джип врезается в дерево.

 

Шоссе

Джип с разбитым передом стоит у сломанного дерева. За рулем сидит смертельно раненный Олег. Руль уперся ему в грудь, голова разбита, кровь течет по лицу. Как из-под земли возникает прохожий — невзрачный человек без свойств в невзрачной одежде. Озираясь, подходит к машине. Снимает с бессильно висящей руки Олега часы. Олег с трудом открывает глаза.

 

ОЛЕГ: Собака цела?

ПРОХОЖИЙ: Цела, цела... (Прячет часы в карман, отходит.)

ОЛЕГ: Слава Богу... (Закрывает глаза.)

 

Конец.