Dostoevsky-trip
Помещение с простой мебелью. В нем пять мужчин и две женщины. Кто-то из них сидит, кто-то стоит, кто-то полулежит на полу. Они напряженно ждут кого-то.
Мужчина 1 (смотрит на часы): Ну что за свинство! Уже семнадцать минут! Скотина.
Мужчина 2: Времена меняются к худшему. Если бы десять лет назад продавец опоздал на семнадцать минут... (Качает головой.) Могло бы произойти. И очень неприятное.
Женщина 1: Да ладно... сейчас придет...
Мужчина 3 (полулежа, трогает спину, мучительно потягивается): Ой... у меня ломка начинается...
Мужчина 4 (угрюмо смотрит на него): Мы же договорились.
Мужчина 3: Молчу, молчу...
Мужчина 2: Я не могу... я не могу больше... ждать! Еще пять минут — и я пойду на угол. На дозу у меня хватит...
Мужчина 5: Подожди, не пори горячку.
Женщина 2: Ну что — подожди, что — подожди?! (Кричит.) Мудак! Из-за тебя мы все страдаем! Из-за твоего мудизма!
Мужчина 5: Ну... он придет, обязательно придет, клянусь вам...
Женщина 2: Все! Я иду! Ни секунды больше!
Женщина 1: Да замолчи ты. И без твоих воплей тошно.
Женщина 2: Ни секунды! Ни секунды больше! Мудаки, блядь! Захотели новенького! Кретины! (Направляется к двери.)
Женщина 1 (бьет ее по лицу): Молчать!
Женщина 2: садится на пол и плачет.
Женщина 1 (берет ее руку и медленно целует): Он не предложит нам плохого. Я знаю эту сволочь уже семь месяцев.
Мужчина 5: Это классная штука... классная. Она здорово идет. То есть... ну... потому что она новая. Нам будет клево...
Мужчина 1: Так ты же еще не пробовал сам?! Откуда ты знаешь?! Клево!
Мужчина 2: Верить на слово. В наше сложное и противоречивое. Время. Это. По меньшей мере. Легкомысленно.
М3: Я не паникую, конечно, но надо хорошо подумать: ждать нам или, может, что-то придумать...
М5: Ну подождите... немного еще... сейчас придет...
М4: Я жалею, что связался с вами.
М1: На хуй! Не могу больше ждать! (Встает.)
Ж2 (всхлипывая): Пойду за своим Жене.
М1: А я за своим Селином! В этом вонючем городе его продают на каждом углу!
М5 (встает у двери): Погодите... ну мы же договорились... если вы слиняете... все накроется...
М1: Мы не договаривались торчать тут вечность без дозы!
Ж2: Я бы давно уже читала!
Борются с М5. К ним неторопливо подходит М4 и сильно отталкивает всех от двери.
М4: Не могу понять: почему все, кто сидит на Селине, Жене и Сартре, такие нервные?
М1: Это не твое дело, мудак! (Бросается на М4, но, получив удар в живот, опускается на пол.)
М4 (треплет его по плечу): Мой тебе совет: пока не сжег последние нервы, бросай своего Селина и садись на Фолкнера.
М1 (морщась от боли): Засунь себе в жопу своего Фолкнера.
Ж1 (презрительно): Фолкнер! На него сядешь, а через месяц станешь таким же дебилом, как ты! Знаете, как в Амстердаме зовут тех, кто сидит на Фолкнере и Хемингуэе? Штангистами! Полюбуйтесь на этого штангиста! Блядь... (Хнычет.) Ну пусти меня за дозой! Я уйду, вы дождетесь этого ебаного продавца, начитаетесь до рвоты... Пусти!
М5: Нас должно быть семеро, семеро, понимаешь... иначе ничего не выйдет... только семеро, не меньше... это же коллективная штука, новое поколение... но это очень здорово... вы меня благодарить будете...
М4 (медленно берет его за ворот рубахи): Я долго думал.
Ж2: Он, оказывается, еще умеет думать!
М4: И решил вот что. Если продавец не явится через десять минут...
М1: Через пять! Через четыре минуты!
Ж1: Через две, блядь! Суки ебаные!
М4: Через десять. Так вот, если он не явится, то ты (встряхивает М5) выставишь нам всем по дозе. Понял?
М5: Ну...
М4: Понял? Или нет? Не слышу.
М5: Понял...
М2 (укоризненно): Друзья! Ну зачем превращать нашу встречу в что-то... нехорошее? Мы собрались добровольно, так сказать, чтобы... получить... это... ну, коллективный кайф. Ну так и давайте нормально дождемся, чтоб все, так сказать, довести до конца. И давайте любить друг друга.
Ж2: Любить, блядь! Я уже два часа без дозы, а он — любить!
М2: Любовь творит чудеса.
М3: На чем он торчит?
Ж1: На Толстом.
М1 (злорадно): Вот уж дрянь, не приведи вляпаться! Толстой! (Смеется.) Как вспомню — мороз по коже!
М2: Тебе не понравилось, друг?
М1: Не понравилось?! (Смеется.) Да как это может понравиться? Толстой! Года три назад мы с дружбаном нарыли немного бабок, ну и в Цюрихе неплохо оттянулись: сначала Селин, Клоссовски, Беккет, потом, как всегда, помягче: Флобер, Мопассан, Стендаль. А назавтра я проснулся уже в Женеве. А в Женеве ситуация совсем другая, чем в Цюрихе.
Все понимающе кивают.
М1: В Женеве разнообразия не жди. Иду — стоят негры. К первому подхожу: Кафка, Джойс. Ко второму: Кафка, Джойс. К третьему: Кафка, Джойс, Томас Манн.
Все морщатся.
М1: Как из ломки выходить? Неужели Кафкой? Подхожу к последнему: Кафка, Джойс, Толстой. А что это, спрашиваю? Классная вещь, говорит. Ну, я взял. Сначала — ничего особенного. Вроде Диккенс или Флобер с Теккереем, потом хорошо, хорошо, совсем как-то хорошо так, сильный кайф такой, широкий, блядь, мощный, но в конце... в конце так хуево! Так хуево! (Морщится.) Мне от Симоны де Бовуар так хуево не было, как от Толстого. В общем, выполз на улицу, взял Кафки. Немного полегчало. Поехал в аэропорт, а в Лондоне сразу нашего фирменного коктейля — Сервантеса с Хаксли — как врезал! Потом немного Боккаччо, немного Гоголя — и вышел живым и здоровым!
М2: Друг. Тебе, вероятно, дали фальшак.
Ж1: Настоящий еще хуже.
М3: Верно. Хотя Томас Манн тоже говно порядочное. У меня после него так болела печень.
Ж1: Пополам с Хармсом он неплохо идет.
М3: Ну, с Хармсом все идет неплохо. Даже Горький.
М4: Это кто там Горького вспомнил?
М3: Я. А что?
М4: При мне это говно не вспоминайте. Я полгода просидел на нем.
Ж1: Зачем?
М4: Денег не было. Вот и сидел на говне.
Ж1: Сочувствую.
М4: А ты не на Чехове случайно сидишь?
Ж1 (мучительно потягивается): Нет. На Набокове.
Все смотрят на нее.
Ж2: Но это же... дико дорого!
Ж1: Средства позволяют.
М2: А чем. Ты. Из ломки. Выходишь?
Ж1: Сложный выход. Сначала полдозы Бунина, потом полдозы Белого, а в конце четверть дозы Джойса.
Ж2: Набоков, да! Дико дорогая вещь. (Качает головой.) Дико дорогая. На одну дозу Набокова можно купить 4 дозы Роб-Грийе и 18 доз Натали Саррот. А уж Симоны де Бовуар...
М4: А вот Фолкнер чем хорош. Из ломки выходишь знаете чем? Фолкнером.
Все смеются.
М4: Ну и что смешного?
Дверь открывается. Входит Продавец в порванном плаще, с чемоданчиком в руке.
Продавец (говорит угрюмо, с трудом переводя дыхание): Еб твою мать... (Ставит чемоданчик на стол, садится, осматривает свой плащ.) Свиньи ебаные... Нормально пройти по городу стало проблемой. Хуевой проблемой.
М4: Облава?
Продавец: Хуже.
М1: Что может быть хуже облавы?
М3 (подходит, трогает чемоданчик): Сутки в камере без дозы.
Продавец (бьет его по руке): Я никогда не опаздываю к клиентам. Никогда. Вышел, как и планировал, без четверти. По моей улице идет толпа женщин с лозунгом МУЖЧИНА — СКОТ С РОГОМ МЕЖДУ НОГ. Обгоняю их, сворачиваю за угол. А навстречу прет толпа мужиков с лозунгом ЖЕНЩИНА — СОСУД ДЛЯ МУЖСКОЙ СПЕРМЫ. Сворачивать второй раз было некуда. На углу попал между ними. Ну и... (трогает рваный плащ) главное, товар цел... (Неторопливо открывает чемоданчик.)
Все обступают стол. Содержимое чемоданчика подсвечено изнутри голубоватым светом: это уложенные рядами баночки с таблетками. На баночках написаны имена писателей.
Ж2: А это... ну...
Продавец: Что?
Ж2: Нет... нет, ничего...
Продавец: Значит. Вы заказывали коллективное. Есть четыре новых. Первый. (Берет баночку.) Эдгар По. Это очень круто. Но выход сложный. Через Шолохова и Солженицына.
Все брезгливо морщатся.
Ж1: Ни за какие деньги.
Продавец: Второй. Александр Дюма. Кайф мягкий, но долгий. Это рассчитано на... сколько вас?
М5: Семь... нас... семь.
Продавец (удивленно): Семь?
М5: Да, семь. У остальных... финансовые затруднения...
Продавец: Так чего ж вы молчите, как бараны? Семь! Вы же заказывали на двенадцать человек! Дюма рассчитан на двенадцать. Рабле вообще на 36. Платонов на 16. Семь! На семь у меня ничего... а, вот что есть на семь. Достоевский.
Ж2: Достоевский?
М3: А... что это?
Продавец: Классная вещь. Одна из последних разработок. И выход легкий: через Гамсуна.
Все облегченно шевелятся.
М5: А цена?
Продавец: Цена стандартная.
Ж2: А может... купим своего?
Ж1: На своем еще насидишься.
М4: Не для того собрались.
М1: Но кто знает, что такое Достоевский? Может, это говно типа Горького!
Продавец: Значит так. Я своим клиентам говно не предлагаю. Попрошу запомнить. Или вы берете, или я пошел. У меня еще три точки.
М5: Ну что, берем?
Продавец: Почитаете — побежите за второй дозой. Спасибо мне скажете.
М4: Берем Достоевского.
Все достают деньги, дают Продавцу. Продавец открывает коробочку, кладет каждому в рот по таблетке.
Продавец: Счастливого пути.
Все: Счастливо оставаться.
Все семеро проваливаются в пространство романа Достоевского «Идиот», став персонажами романа. Большая, богато обставленная гостиная. В ней: Настасья Филипповна, князь Мышкин, Ганя Иволгин, Варя Иволгина, Лебедев и Ипполит.
Настасья Филипповна: Князь, вот здесь старые мои друзья меня все замуж выдать хотят. Скажите мне, как вы думаете: выходить мне замуж иль нет? Как вы скажете, так и сделаю.
Князь Мышкин: За... за кого?
Настасья Филипповна: За Гаврилу Ардальоновича Иволгина.
Князь Мышкин: Нет... не выходите!
Настасья Филипповна: Так тому и быть! Гаврила Ардальонович! Вы слышали, как решил князь? Ну, так в том и мой ответ. И пусть это дело кончено раз и навсегда!
Ипполит: Настасья Филипповна!
Лебедев: Настасья Филипповна!
Настасья Филипповна: Что вы, господа? Что вы так всполохнулись? И какие у вас у всех лица!
Ипполит: Но... вспомните, Настасья Филипповна, вы... дали обещание... вполне добровольное...
Лебедев: И все это так кончить! Так не серьезно!
Настасья Филипповна: Я, господа, хотела рассказать свой анекдот. Ну, вот и рассказала. Не хорош ли он? И почему вы говорите, что «не серьезно»? Вы слышали, я сказала князю: «Как скажете, так и будет». Сказал бы «да» — я бы тотчас же дала согласие, но он сказал «нет» — и я отказала. Тут вся моя жизнь на одном волоске висела; чего серьезнее?
Лебедев: Но князь, почему тут князь?
Настасья Филипповна: А князь для меня то, что я в него в первого во всю мою жизнь как в истинно преданного человека поверила. Он в меня с одного взгляда поверил, и я ему верю.
Ганя Иволгин: Мне... остается только поблагодарить Настасью Филипповну за чрезвычайную деликатность, с которой она... со мной поступила. Это... конечно, так тому и следовало... Но... князь... Князь в этом деле...
Настасья Филипповна: До семидесяти пяти тысяч добирается, что ли? Вы это хотели сказать? Не запирайтесь, вы именно это хотели сказать!
Варя: Да неужели же ни одного между вами не найдется, чтоб эту бесстыжую отсюда вывести?
Настасья Филипповна: Это меня-то бесстыжею называют? Вот как ваша сестрица меня третирует, Гаврила Ардальонович!
Ганя (хватает сестру за руку): Что ты сделала?
Варя: Что сделала? Уж не прощения ли просить у ней?
Варя пытается вырвать руку, но Ганя крепко держит ее. Варя неожиданно плюет ему в лицо.
Настасья Филипповна: Вот так девушка! Браво!
Ганя замахивается на сестру, но князь останавливает его, становясь между ними.
Князь: Полноте, довольно!
Ганя: Да вечно, что ли, ты мне дорогу переступать будешь! (Дает князю пощечину.)
Князь (странно, болезненно улыбается): Ну, это пусть мне... а ее... все-таки не дам! (Пауза.) О, как вы будете стыдится своего поступка.
Настасья Филипповна (подходит к князю, внимательно смотрит): Право, где-то я видела его лицо.
Раздаются удары в дверь.
Настасья Филипповна: Вот и развязка. Наконец-то! Половина двенадцатого.
Входит Рогожин, держа в руке увесистый, завернутый в газету предмет. Подходит к столу, кладет предмет на край.
Настасья Филипповна: Что это?
Рогожин: Сто тысяч.
Настасья Филипповна: Сдержал-таки слово... (Подходит, берет сверток, смотрит, бросает на стол.) Это, господа, сто тысяч. Вот в этой грязной пачке. Давеча вот он закричал как сумасшедший, что привезет мне вечером сто тысяч, и я все ждала его. Он торговал меня: начал с восемнадцати тысяч, потом вдруг скакнул на сорок, а потом вот и эти сто. Сдержал-таки слово! Фу, какой он бледный. (Смотрит на Рогожина.) Во сто тысяч меня оценил! Ганя, я вижу, ты на меня до сих пор еще сердишься? Да неужели ты меня в свою семью ввести хотел? Меня-то, рогожинскую! Князь-то что сказал давеча?
Князь: Я не сказал, что вы рогожинская. Вы не рогожинская.
Настасья Филипповна (подходит к Гане): Да неужели ты меня взять мог, зная, что генерал мне вот этот жемчуг дарит чуть не накануне твоей свадьбы, а я беру? А Рогожин-то? Ведь он в твоем доме, при твоей матери и сестре меня торговал, а ты после этого свататься приехал и сестру привез?
Варя: Боже мой! Выпустите меня отсюда... (Закрывает лицо руками.)
Настасья Филипповна: Да неужто же правду про тебя Рогожин сказал, что ты за три целковых на Васильевский остров ползком доползешь?
Рогожин: Доползет.
Настасья Филипповна: И добро бы с голоду умирал, а ты ведь жалованье, говорят, хорошее получаешь! Да ко всему-то в придачу, кроме позора-то, ненавистную жену ввести в дом! Ведь ты меня ненавидишь, я это знаю. Нет, теперь я верю, что этакой за деньги зарежет! Ведь теперь их всех такая жажда денег обуяла, что они словно одурели! Сам ребенок, а уж лезет в ростовщики! Нееет! Лучше от всех вас подальше — на улицу, где мне и следует быть! Иль разгуляться с Рогожиным, иль завтра в прачки пойти! Ведь на мне ничего своего нет, все их! А без всего меня кто возьмет, спросите-ка Ганю, возьмет ли? Да меня и Лебедев не возьмет!
Лебедев: Лебедев, может быть, не возьмет, Настасья Филипповна, я человек откровенный. Зато князь возьмет!
Настасья Филипповна: Правда?
Князь: Правда.
Настасья Филипповна: Возьмете, как есть, без ничего?
Князь: Возьму, Настасья Филипповна...
Настасья Филипповна (внимательно смотрит на него): Вот еще нашелся! Благодетель... Чем жить-то будешь, коли уж так влюблен, что рогожинскую берешь?
Князь: Я вас честную беру, а не рогожинскую.
Настасья Филипповна: Это я-то честная?
Князь: Вы.
Настасья Филипповна: Ну, это там... из романов! Это, князь, голубчик, старые бредни, а нынче свет поумнел и все это вздор! Да и куда тебе жениться, за тобой за самим еще няньку нужно!
Князь (в сильном волнении): Я... ничего не знаю, Настасья Филипповна, я ничего не видел, вы правы, но я... я сочту, что вы мне, а не я сделаю честь. Я ничто. А вы страдали и из такого ада чистая вышли. Я вас... люблю. Я умру за вас. Я никому не позволю про вас слова сказать... Если мы будем бедны, я работать буду, Настасья Филипповна...
Лебедев и Ипполит смеются.
Варя: Умоляю, выведите меня отсюда!
Князь: Но мы, может быть, будем не бедны, а очень богаты... Я, впрочем, не знаю наверно, но я получил в Швейцарии письмо из Москвы от одного господина Салазкина, и он меня уведомляет, что я будто бы могу получить очень большое наследство. Вот это письмо.
Лебедев: Вы сказали — от Салазкина? Это очень известный в своем кругу человек. И если действительно он вас уведомляет, то вполне можете верить. К счастью, я его руку знаю, потому что недавно дело имел... позвольте взглянуть!
Князь дает ему письмо.
Ипполит: Неужели и впрямь наследство? Сумасшедший дом!
Лебедев: Верное дело! (Возвращает письмо князю.) Вы получаете без всяких хлопот по неоспоримому духовному завещанию вашей тетки полтора миллиона!
Ипполит: Ай да князь Мышкин! Ура!
Ганя (не глядя ни на кого): А я ему двадцать пять целковых ссудил вчера. Фантасмагория.
Варя (Гане): Ну выведи же меня отсюда, умоляю!
Ганя: Оставь меня.
Ипполит: Ура! (Тяжело, надрывно кашляет, у него идет кровь горлом.)
Настасья Филипповна: Посадите его в кресло.
Князь: Дайте ему воды!
Ипполита сажают в массивное кресло.
Ипполит (с трудом переводит дыхание): Нет... не воды... дайте шампанского...
Князь: Вам никак нельзя пить шампанского.
Ипполит: Князь... мне осталось жить две недели... так, во всяком случае, говорят наши умные врачи... и я сам знаю, что мне в эти две недели можно, а что нельзя. Шампанского! Ну?!
Ипполиту подают бокал с шампанским.
Ипполит: Князь... я поздравляю вас. (Пьет, бросает бокал об пол.)
Настасья Филипповна: Значит, в самом деле княгиня... развязка неожиданная...
Ганя: Князь, опомнитесь.
Настасья Филипповна: Нет, Ганя! Я теперь княгиня, слышал? Князь меня в обиду не даст! Как ты думаешь, выгодно иметь такого мужа? Полтора миллиона, да еще князь! Да еще, говорят, идиот в придачу! Чего лучше? Только теперь и начнется настоящая жизнь! Опоздал, Рогожин! Убирай свою пачку, я за князя замуж выхожу и сама богаче тебя!
Рогожин (князю): Отступись!
Лебедев и Настасья Филипповна смеются.
Ипполит (говорит с трудом): Это для тебя-то отступиться? Ишь... прошел... деньги вывалил на стол... мужик. Князь-то замуж берет... а ты безобразничать явился...
Рогожин: И я беру! Сейчас беру, сию минуту! Все отдам...
Ипполит: Гоните прочь этого... пьяного мужика...
Рогожин: Отступись, князь! Все отдам! Все!
Настасья Филипповна: Слышишь, князь, как твою невесту мужик торгует?
Князь: Он пьян. Он вас очень любит.
Настасья Филипповна: А не стыдно потом тебе будет, что твоя невеста чуть с Рогожиным не уехала?
Князь: Это вы в лихорадке были. Вы и теперь в лихорадке, как в бреду.
Настасья Филипповна: И не постыдишься, когда тебе скажут, что твоя жена у Тоцкого в содержанках жила?
Князь: Не постыжусь. Вы не по своей воле у Тоцкого были.
Настасья Филипповна: И никогда не попрекнешь?
Князь: Не попрекну.
Настасья Филипповна: Ну, смотри, за всю жизнь не ручайся!
Князь: Настасья Филипповна, я вам давеча сказал, что вы мне честь делаете, а не я вам. Вы на эти слова усмехнулись, и кругом, я слышал, тоже смеялись. Я, может быть, смешно очень выразился и был сам смешон, но мне все казалось, что я... понимаю, в чем честь, и уверен, что я правду сказал. Быть не может, чтобы ваша жизнь совсем уж погибла. Что ж такое, что к вам Рогожин пришел, а Гаврила Ардальонович вас обмануть хотел? Зачем вы беспрестанно про это упоминаете? То, что вы сделали, на то немногие способны, это я вам повторяю. Я давеча ваш портрет увидал — и точно я знакомое лицо узнал. Мне тотчас показалось, что вы как будто уж... звали меня... Я... я вас буду всю жизнь уважать, Настасья Филипповна.
Ганя (вполголоса): Человек образованный, но погибший...
Варя: Пойдем отсюда, прошу тебя, пойдем! Как сестра прошу!
Ганя: Я сказал тебе: оставь меня.
Настасья Филипповна: Спасибо, князь. Со мной так никто не говорил до сих пор. Меня все торговали, а замуж никто еще не сватал из порядочных людей. Ганя! Как тебе покажется все, что князь говорил? Ведь почти что неприлично... Рогожин! Ты погоди уходить-то. Может, я еще с тобой отправлюсь. Ты куда везти-то хотел?
Рогожин (недоумевающе): В... Екатерингоф.
Ипполит (в сильном волнении): Что вы... Настасья Филипповна! Вы... с ума сошли?!
Настасья Филипповна (хохочет): А вы и впрямь думали? Этакого младенца сгубить? Да это Тоцкому впору! Это он младенцев любит! Едем, Рогожкин! Готовь свою пачку!
Лебедев: Это содом! Содом!
Ипполит: Настасья Филипповна!
Князь: Нет, нет!
Настасья Филипповна: Князь, я и сама гордая, нужды нет, что бесстыдница! Ты меня совершенством давеча называл. Хорошо совершенство, что из одной похвальбы, что полтора миллиона и княжество растоптала, в трущобу идет! Ну, какая я тебе жена после этого? Что же ты, Рогожин? Собирайся, едем!
Рогожин: Едем! Эй, вы, кругом... вина! Ух!
Настасья Филипповна: Припасай вина, я пить буду. А музыка будет?
Рогожин: Будет, будет! (Заслоняет собой Настасью Филипповну.) Не подходи! Моя! Все мое! Королева! Конец!
Настасья Филипповна (смеется): Да что ты орешь-то? Я еще у себя хозяйка! Захочу, еще тебя в толчки выгоню! Я не взяла еще с тебя денег, вон они лежат. Давай их сюда, всю пачку. (Рогожин подает ей пачку.) Это в этой-то пачке сто тысяч? Фу, какая мерзость! Смотри, князь, твоя невеста деньги взяла, потому что она распутная. А ты меня брать хотел. Да что ты плачешь-то? Горько, что ли? А ты смейся. Времени верь — все пройдет. Лучше теперь одуматься, чем потом. Не было бы нам счастья... Лучше простимся по-доброму, а то я ведь и сама мечтательница. Разве я о тебе не мечтала? Ты прав, давно мечтала, еще когда у Тоцкого жила. Думаешь, думаешь, бывало, мечтаешь, мечтаешь... И вот все такого, как ты, воображала, доброго, честного, хорошего, что вдруг придет и скажет: «Вы не виноваты, Настенька, а я вас обожаю!» Да так, бывало, размечтаешься, что с ума сойдешь... А тут придет Тоцкий, опозорит, разобидит, распалит, развратит, уедет, — так тысячу раз в пруд хотела кинуться, да подла была, души не хватало, ну, а теперь... Рогожин, готов?
Рогожин: Готов! Не подходи!
Ипполит (тяжело кашляет): Остановите... остановите ее...
Лебедев: У него тройки ждут с колокольчиками! Вон, в окно видать, у подъезда стоят!
Князь: Настасья Филипповна!
Рогожин: Назад! Все назад! Убью!
Настасья Филипповна (направляется к двери с пачкой в руке, но вдруг останавливается, смотрит на пачку): Ганя, ко мне мысль пришла. Я тебя вознаградить хочу. Рогожин, доползет он на Васильевский за три целковых?
Рогожин: Доползет!
Настасья Филипповна: Ну, так слушай же, Ганя. Я хочу на твою душу в последний раз посмотреть. Ты меня три месяца мучил, теперь мой черед. Видишь ты эту пачку? В ней сто тысяч. Вот я ее сейчас брошу в камин, в огонь! Как только огонь обхватит ее всю — полезай в камин, но только без перчаток, с голыми руками, и тащи пачку из огня! Вытащишь — твоя! Все сто тысяч! Все свидетели, что пачка будет твоей! А я на душу твою полюбуюсь, как ты за моими деньгами в огонь полезешь! А не полезешь — так и сгорит! Никого не пущу! Мои деньги! Мои ли деньги, Рогожин?
Рогожин: Твои, радость! Твои, королева!
Настасья Филипповна: Ну так все прочь! Не мешать! Лебедев, поправьте огонь!
Лебедев: Настасья Филипповна, руки не подымаются!
Настасья Филипповна хватает каминные щипцы, разгребает в камине угли и бросает пачку в камин.
Ипполит: Свяжите ее! Остановите!
Варя: Нет, нет, нет! Ганя, беги!
Лебедев (бросается на колени перед Настасьей Филипповной): Матушка! Королевна! Всемогущая! Сто тысяч! Сто тысяч! Повели мне в камин: весь влезу, всю голову свою седую в камин вложу! Больная жена без ног, тринадцать человек детей — все сироты, отца схоронил на прошлой неделе, голодный сидит! (Лезет в камин.)
Настасья Филипповна (отталкивает его ногой): Прочь! Ганя, чего же ты стоишь? Не стыдись! Полезай! Твое счастье!
Ганя отупело смотрит на горящую пачку.
Рогожин: Вот так королева! Вот это по-нашему! Ну, кто из вас, мазурики, такую штуку сделает?
Настасья Филипповна: Ганя, сгорят ведь деньги! Ведь повесишься после, я не шучу!
Лебедев: Горит, горит!
Ипполит: Свяжите ее! Умоляю! Свяжите!
Варя: Я умру сейчас! Господи, за что нам все это?!
Лебедев: Полезай! Полезай, фанфаронишка проклятый! Сгорит! Сгорит!
Ганя: Нет, нет, нет, нет!
Настасья Филипповна: Горит! Горит! Горит!
Рогожин: Люблю тебя! Люблю! Королева!
Ипполит: Смерть! Смерть!
Варя: Помогите ему! Помогите ему!
Лебедев: Я зубами выхвачу из огня! На коленях, в грязи поползу!
Князь: Боже мой, как несчастны эти люди!
Лебедев: На коленях! В грязи! Поползу, как червь!
Настасья Филипповна: Горит! Все горит! Все горит!
Ипполит: Я умираю! Я умру, я быстро умру!
Рогожин: Люблю тебя, моя королева! Больше жизни люблю!
Варя: Как сестра прошу — помогите!
Ганя: Нет! Нет! Нет!
Настасья Филипповна: Все сгорит! Все сгорит! Сгорит все!
Рогожин: Королева! Люблю тебя! Разорву себе грудь! Отдам тебе сердце!
Ганя: Нет! Нет! Нет! Сожгите сто тысяч! Двести! Триста! Миллион! Миллиард! Все равно у меня будет больше! Больше! Больше!
Князь: Как несчастны все они! Боже мой, как же несчастны люди!
Варя: Только любовь сестры вечна! Только любовь сестры!
Лебедев: В грязи поползу, обцелую, оближу ваши ноги! Вылижу пол языком, буду прыгать, как шут, и пресмыкаться, как червь!
Ипполит: Вам все равно, что я скоро умру! Вы безжалостные, бессердечные люди! Я же умру скоро! Мне осталось две недели!
Настасья Филипповна: Пусть все сгорит! Пусть сгорят все деньги мира! Пусть сгорят рубли, доллары, франки, марки, иены и шиллинги!
Рогожин: Люблю тебя! Люблю тебя! В тебе все женщины мира! Я чувствую их! Я знаю их! Я хочу их!
Варя: Любовь сестры! Чистая, святая сестринская любовь! Она бескорыстна! Она не продается и не покупается! Она дороже всего на свете! Она вечна и бесконечна!
Князь: Страдание и боль! Боль мира! Вот что спасет нас! Услышьте, услышьте боль сирот и нищих! Боль униженных и оскорбленных!
Лебедев: Ради медного гроша, брошенного мне богачом, я зароюсь в грязь! Я буду извиваться, как червь, и хрюкать, как свинья! Я буду плясать и плакать, хохотать и петь!
Ипполит: Смерть! Это самое страшное на свете! Нет ничего страшнее смерти! У меня туберкулез, я умираю, мне осталось жить всего две недели!
Ганя: У меня будет много денег! У меня будут миллионы миллионов, миллиарды миллиардов!
Настасья Филипповна: Я сожгу все деньги! Все кассы и банки! Все монетные дворы мира!
Ганя: Я выстрою замок на вершине Эвереста! Там, где только льды и облака! Он будет дороже всех замков мира! Его фундамент будет из платины! Стены из бриллиантов и изумрудов! Крыша из золота и рубинов! Каждое утро я буду выходить на нефритовую террасу моего замка и бросать вниз людям драгоценные камни! И люди внизу будут ловить их и кричать: «Слава тебе, Ганя Иволгин, Самый Богатый Человек Мира!»
Рогожин: Я хочу всех женщин мира! Я чувствую их! Я знаю и люблю каждую из них! Я должен оплодотворить их всех! Это цель моей жизни! Мой божественный хуй светится в темноте! Моя сперма клокочет, как лава! Ее хватит на всех женщин мира! Подводите ко мне женщин! Я оплодотворю всех! Всех! Всех!
Настасья Филипповна: Я построю замечательную совершенную машину! Она, как стальной великан, будет идти по земле и сжигать! Идти и сжигать! Я буду управлять моей машиной! Я сожгу города и деревни! Леса и поля! Реки и горы!
Князь: В моем организме 3265150 нервов! Пусть к каждому из них привяжут скрипичную струну! 3265150 скрипичных струн протянутся от моего тела во все стороны света! Пусть 3265150 детей-сирот возьмут 3265150 скрипичных смычков и прикоснутся к струнам! О, эта Боль Мира! О, эта музыка страданий! О, эти худые детские руки! О, натянутые нервы мои! Играйте, играйте на мне, все сироты и обездоленные, все униженные и оскорбленные! И да будет ваша боль — моей Болью!
Варя: Я подниму в воздух прекрасный корабль под названием «Любовь Сестры»! Он будет серебристым и прозрачным, легким, как воздух, и твердым, как алмаз! Я поднимусь на нем в небо над подлостью и мерзостью мира, я крикну на весь мир: «Любимые сестры! Невинные сестры! Сестры, в ком жива Бескорыстная Любовь Сестры! Идите ко мне! Я заберу вас из мира зла в мир Добра и Света!» И они придут и встанут внизу! И я спущу им серебряную лестницу! И они поднимутся ко мне!
Лебедев: Я превращусь в громадную стальную свинью! Мои передние лапы будут лапами крота! Я буду жить под землей и только ночью вылезать на поверхность, чтобы пожирать нечистоты мира! Я оплету Землю сетью подземных ходов! Ночью я буду пожирать помойки и выпивать канализации! И под моей стальной кожей будет откладываться тяжелое свинцовое сало! И только язык мой останется человеческим, нежным, розовым и влажным! Днем, переваривая нечистоты, я высуну на поверхность только язык и буду облизывать подошвы графов и князей, маркизов и баронов!
Ипполит: Я обману смерть! Я найму лучших ученых мира, чтобы они сделали Нового Меня! Нового, Вечного Ипполита! О, это будет грандиозная работа! Ее сделают 165 научных институтов под руководством 28 академиков — лауреатов Нобелевской премии! За две недели, которые остались моему гниющему телу, они изготовят Новое Вечное Тело Ипполита Терентьева! Оно будет создано из самых прочных и долговечных материалов! Оно будет сиять, как солнце! Оно будет сильным и молодым! От него во все стороны проистекут лучи Радости и Оптимизма! И когда мое старое тело забьется в смертельной агонии, лучшие нейрохирурги мира вынут мой Неповторимый Мозг из старого тела и поместят его в Новое! И я встану и возьму своими крепкими новыми руками старое тело Ипполита Терентьева и с хохотом брошу его в пасть старухи-смерти! И когда ее желтые зубы начнут жевать мое старое тело, я, Молодой и Вечный, буду хохотать и плевать в ее безглазую морду! Хохотать и плевать!
Ганя: Эй, людишки внизу! Ловите, ловите бриллианты и изумруды! Ловите сапфиры и рубины! О, как они сверкают в лучах восходящего солнца! Сверкают и падают вниз! А там людишки, похожие на муравьев, суетясь, ловят их! (Кидает.) Левой рукой — бриллианты! Правой — изумруды! Левой — бриллианты! Правой — изумруды! Ха-ха-ха!
Настасья Филипповна: Боже мой, как приятно сжигать! Как прекрасен Огонь, мне повинующийся! Какой это прелестный и яростный зверь! Как он покорен своей Госпоже! Я показываю ему новый город и говорю — ату! И он устремляется вперед! Горите, горите, города и деревни! Горите, горите, леса и поля!
Рогожин: О, как сладко оплодотворять целые страны и континенты! Моей спермы хватит на всех. Мой хуй горит голубым пламенем! Сегодня я ебу женщин Австралии, завтра буду ебать женщин Мексики, послезавтра — Индонезии! Подходите, подходите ко мне, миллионы голых женщин! Я люблю вас! Я хочу вас! Я ебу вас!
Варя: Мой корабль «Любовь Сестры» парит над миром Пошлости и Зла! По серебряной лестнице ко мне поднимаются сестры! Как невинны, чисты и возвышенны их лица! Они светятся Добром и Любовью! Идите, идите ко мне, Сестры мои! Наш ковчег Добра и Света поплывет в другую Галактику — Галактику Любви! Только там мы обретем Покой и Волю! Только там! Только вместе!
Князь: Играйте, играйте на струнах нервов моих! Играйте, сироты и обездоленные! Играйте, униженные и оскорбленные! Играйте, бедные дети! Я чувствую ваши бледные руки! Как неловко, но старательно держат они смычки! О, как я люблю руки детей, худые руки в ссадинах и цыпках! Играйте же на мне, возлюбленные чада мои! Играйте! Играйте громче!
Лебедев: О, как вкусны помойки, пожираемые при полной луне! Городские свалки, промышленные клоаки, деревенские отхожие места, солдатские сортиры — все поместится в моем стальном брюхе! Я сожру и жадно запью из канализации! Это — лучшее вино мира! Первые лучи восходящего солнца прогоняют меня, я погружаюсь в прохладное тело Земли, выставляю язык... ооо! Как сладки подошвы богачей и аристократов! Как могущественны и уверены в себе их хозяева! Как гордо держат они головы! Какая у них уверенная осанка! Они ходят всегда в новой обуви! Как сладко пахнет она дорогими магазинами, шикарными ресторанами, закрытыми клубами и игорными домами! О, как сладки эти подошвы!
Ганя (кидает): Левой — бриллианты, правой — изумруды! Левой — бриллианты, правой... (Трясет рукой.) Никогда не думал, что драгоценные камни такие тяжелые... эй, кто-нибудь, покидайте пока вместо меня, я немного устал... кидайте слева бриллианты, справа изумруды... только не перепутайте... вот так... и я не слышу криков одобрения... (прислушивается; снизу доносятся слабые возгласы) ничего не слышно. Раздайте людям внизу мегафоны. (Ежится.) Холодновато утром на вершине Эвереста... (Кричит.) Ну же! Я не слышу! Подождите, не бросайте, пока они не крикнут! Я слушаю! (Снизу доносится: «Слава тебе, Ганя Иволгин, Самый Богатый Человек Мира!»)
Настасья Филипповна: О, как много я сожгла! Фу, как жарко в кабине... Что я сжигаю сегодня?
Кто-то: Рио-де-Жанейро.
Настасья Филипповна: Сколько потребуется напалма?
Кто-то: 24 тысячи тонн.
Настасья Филипповна: Сколько у меня в баках?
Кто-то: 4 тысячи тонн.
Настасья Филипповна: Немедленно пришлите напалмозаправщики. И скажите техникам, чтобы поставили мне в кабину кондиционер. Даю 16 минут на все! Вперед!
Рогожин (оплодотворяет женщин): О, как хорошо... очень хорошо... так, так... только, пожалуйста, не все сразу... не все сразу. Милые мои, во всем должен быть порядок... даже в любви... сегодня я оплодотворяю англичанок... только англичанок... о, как они спокойны... как внешне холодны и покорны... как покорны они моему горячему хую... как вторгается он в их прохладные вагины... как кипит и обжигает их моя сперма! О, я люблю вас, женщины Англии! О, как хорошо! Только не все... не все сразу... Я же сказал — не все сразу! Не пропускайте вперед ирландок! Ирландию я выебу завтра! И отгоните армянок! Они всегда лезут без очереди! О, как хорошо!
Варя: Поднимайтесь, поднимайтесь ко мне, возлюбленные сестры! Поднимайтесь по серебряной лестнице! Я приму всех на своем Ковчеге Любви Сестер! Только не надо спешить! Моя лестница сделана из чистого серебра 58 пробы! Ее ступени гладки и ровны! Ее перила хрупки и изящны! Если вы сломаете лестницу, возлюбленные сестры, это может вызвать у меня серьезные финансовые затруднения!
Князь: Играйте, играйте, несчастные дети! Играйте на нервах тела моего! Играйте, играйте... только, умоляю вас, не Шенберга и не Шостаковича! Играйте Вивальди! Пожалуйста, Вивальди, «Времена года»! Вы поняли меня? Вивальди, «Времена года»! Вивальди!
Лебедев (лижет): О, сладкие, сладкие подошвы аристократов... жаль, что не все аристократы ходят в приличные места... Не все ходят только по коврам и по паркету... некоторые, например, зачем-то ходят на футбол... что аристократ нашел в футболе? Плебейская игра. На трибунах там грязно, наплевано. А иногда и наблевано. А туалеты на стадионах... да. У этих подошв совсем другой вкус. Не аристократический.
Ипполит: Молодое, новое тело! О, я побегу по полям и лугам! Я буду прыгать, как молодой олень! Я буду наслаждаться солнцем и воздухом! Мое общество «Молодость и Здоровье» открыто для всех юношей от 16 до 25 лет! Я приму всех желающих! Но только красивых и молодых! И не старше 25 лет!
Ганя (кричит): Я сказал вам — слева бриллианты, справа изумруды! А не наоборот! Ослы! Принесите мне соболиную шубу! Здесь холодно, как в могиле... Почему эта терраса не отапливается? Проведите паровое отопление! (Прислушивается.) Громче! Громче! Почему они так вяло кричат? Эй, скоты! Я же вам не бобы с горохом бросаю, а бриллианты и изумруды! Раскрывайте свои глотки пошире!
Настасья Филипповна: Напалм, конечно, дорогое удовольствие. Его не напасешься на все города. Проще было бы сжигать керосином или мазутом. Но керосин так воняет, а от мазута много копоти... Фу! Слава Богу, у меня кондиционер в кабине... (Пьет воду, выплевывает.) Если ты, свинья, еще подашь мне воду без льда, я пошлю тебя с ведерком за льдом в горящий Лиссабон! Прочь с дороги!
Рогожин: Нет! Нет! Нет! Я не могу ебать всех сразу! Я не машина! Отгоните этих армянок! Сегодня — только голландки! Да отойдите же, похотливые суки! Отойдите!
Варя: Сестры! Милые сестры мои! Я умоляю вас! Поднимайтесь по лестнице по очереди! Вы ломаете мне перила! Что вы делаете?! Серебро не сталь, оно хрупкое! Опомнитесь!
Князь (морщится от боли): Почему дети так бездарны? Ведь так просто научиться игре на скрипке... как мало на нашей планете вундеркиндов... (Кричит.) Не рвите струны, гады! Чему вас учили ваши бездарные педагоги?! Струна не бельевая веревка, а смычок не палка! Он должен касаться струны плавно, плавно... (Кричит от боли.) Плавно! Плавно! Плавно!!
Лебедев (лижет подошвы): Не те, не те аристократы в нашем веке... не все из них носят модельную обувь... (Рыгает.) И я не могу жрать радиоактивные отходы... Городские помойки, свалки, солдатские сортиры — пожалуйста, но причем здесь радиоактивные отходы?! Мои внутренние органы начинают мутировать...
Ипполит (качается на тренажере): В спортивных залах нашего общества вы найдете любое спортивное оборудование! Ваши мышцы будут упруги и эластичны! Вашим телом будут любоваться! Общество «Молодость и Здоровье»! От 16 до 25!
Ганя: У меня кончились бриллианты! Блядь! Я не могу бросать одни изумруды! Это слишком накладно! Разбивайте бриллиантовые стены! Бросайте вниз куски, но не очень большие! Мне холодно! Свиньи! Почему они не кричат? Это что — забастовка?! Гады! Вы хотите моей смерти?!
Рогожин: У меня не стоит хуй! У меня не стоит хуй! У меня не стоит хуй!
Лебедев (блюет): Почему?... Какая гадость... (блюет) эти радионуклеиды...
Рогожин: У меня, у меня — не стоит хуй?! У меня?! У меня!
Варя: Бог наказал распутника! Но мне сломали лестницу! Мне сломали мою серебряную лестницу!
Князь: Они рвут мне струны! Аааа! Они рвут мои нервы!!
Ипполит: Хорошо быть молодым и здоровым! Тогда никто не порвет ваши нервы!
Рогожин: У меня не стоит хуй!
Настасья Филипповна: Хуй это пустяк. У меня засорилась форсунка!
Ганя: Свиньи! Я не могу сам ломать стены! Мне нужны инструменты! Дайте мне кувалду!
Рогожин: У меня не стоит хуй! Но почему?! Я же все делал правильно! Я должен оплодотворить женщин всего мира! А меня хватило всего на пол-Европы! (Бросается на колени.) Настасья Филипповна! Умоляю! Помоги! Помоги!
Настасья Филипповна: Пошел вон! Мне нужен разводной ключ 48×120! У кого есть ключ 48×120?!
Варя: Почините мою лестницу! Я же не могу забрать сестер! Они толпятся внизу и тянут ко мне руки!
Лебедев (злорадно блюет): Сестер... скажи просто — лесбиянок... «Ковчег Сестринской Любви»... умнее не смогла придумать...
Ипполит (качается): Здоровье — самое главное в жизни!
Князь: Они порвали мне полтора миллиона струн! О, оторвите им руки! Оторвите им их худые, исцарапанные руки!
Настасья Филипповна: Разводной ключ! Кто даст мне разводной ключ?!
Рогожин: Я достану тебе ключ, только подними мой хуй! Умоляю! У тебя же такие нежные руки!
Настасья Филипповна: Пошел вон! Попроси Варю!
Рогожин: Варя! Прошу как брат!
Варя: Лестница! Лестница! Моя лестница!
Князь: Мои струны. Не рвите мои струны!
Ганя (спокойно, ежась от холода): Заткните рот этой плаксивой Арфе. Предлагаю честный бизнес.
Все смолкают. Только Ипполит продолжает самозабвенно качаться на тренажере.
Лебедев (тихо блюя): Какой бизнес?
Ганя: Мне нужен отбойный молоток новейшей конструкции. Предлагаю любой кусок из любой стены моего замка. А стены у меня сложены из алмазов.
Настасья Филипповна: Но зачем мне алмазы? Мне нужен разводной ключ, чтобы починить форсунку!
Лебедев: На заводских свалках я найду тебе любой ключ. Но мне надо, чтобы уничтожили радиоактивные отходы. Чтобы я не жрал их.
Рогожин: Я уговорю всех женщин мира посрать на радиоактивные отходы! Их покроет надежный слой говна. Но мне надо поднять хуй!
Варя: Я подниму тебе хуй. Поверь, я сумею это сделать. Но кто починит мою лестницу?
Князь: Я починю что угодно, только научите детей-сирот нормально играть на скрипке!
Ипполит (качается): В моем обществе «Молодость и Здоровье» я научу детей всему! Но главное — я научу их ценить молодость и беречь здоровье! Культура здорового тела — великая вещь! Если тело здорово, овладеть техникой игры на скрипке Страдивари — пара пустяков! (Внезапно мышцы его тела рвутся со странным звуком.) Что это?
Варя: Это лопнули мышцы твоего нового тела.
Ипполит: Почему?
Ганя: Потому что все новое рано или поздно ломается.
Ипполит: Но почему мне не больно?
Князь: Потому что твои нервы уже не нервы. А платяные нитки из лавки купца Караганова. Этими самыми нитками шестилетняя Сонечка Мармеладова пришивала оторванную ручку своей кукле. Это было в четверг вечером, когда выпал первый снег.
Настасья Филипповна (обмахивается веером): Давайте выпьем шампанского, господа. Может, нам станет веселее.
Все пьют шампанское.
Настасья Филипповна: И расскажите мне, наконец, что-нибудь.
Князь: Что именно?
Настасья Филипповна: Ну, что-нибудь из детства.
М1: Мы жили возле конечной станции метро.
Ж2: Это там, где засохший тополь с отпиленными ветками?
М1: Да.
М3: И старый кирпичный ангар с нарисованными глазами?
М1: Точно.
М4: А на углу железная тумба, из которой постоянно течет?
М1: Тумба!
Ж1: А из пивной воняет потом и мочой?
М1: Ага!
М5: И кошки все облезлые и злые?
М1: Очень!
М2: А у жильца с первого этажа слоновость левой руки?
М1: Слоновость. Точно. Он редко выходил на улицу. Только по утрам, за продуктами. Он прятал руку всегда под пиджак. Его прозвали Джо Фрезером, потому что у Фрезера был знаменитый хук слева. Мы иногда заглядывали к нему в окно на кухне. Он сидел и пил молоко. Правой рукой. А левая лежала на столе. Она была большая и белая, как гусеница. Он плескал в нас молоком. Утром я ехал в школу. В метро было грязно и весело. Часто можно было увидеть крысу. Я всегда брал с собой кусок кирпича. Если я убивал крысу, в школе все было окей и меня не вызывали к доске. Пока я учился в школе, я убил 64 крысы. В этот день я не промахнулся. Крыса была худая и злая, как старуха из газетного киоска. Я перешиб ей позвоночник, и она пыталась уползти на передних лапах. Я раздавил ей череп каблуком и вошел в метро. Здесь было полно рабочих с обувной фабрики и с завода шин. Они толпились на перроне и ждали поезда. Шинники, как всегда, громко разговаривали и ржали, а обувщики молча стояли, как мертвецы. Поезда ходили часто, но страшно ревели. И когда поезд подъезжал, я начинал тоже реветь. Но не как поезд, а как самолет. Когда поезд остановился, все полезли в вагоны. Я всегда заходил последним. Я люблю быстро выскочить на остановке, сплюнуть и перейти в другой вагон. И так пройти по всему поезду. Тогда ехать не скучно. Но в этот день шинники сзади так наперли, что чуть меня не сбили с ног. Шинники всегда дико прут, громко ржут, в пивных дерутся и калечат друг друга. Обувщики же, наоборот, молчат, ходят, как мертвецы, зато дома пьют, бьют жен и вешаются. Мне сказал приятель, что это все оттого, что шинники дышат резиной, а обувщики — кожей. Резина возбуждает, а кожа успокаивает. Меня втиснули в вагон и приперли к запертой двери. А это значит — выходить на остановке нельзя. Я отвернулся и стал царапать ногтем краску на двери. Я хотел процарапать T.Rex. И тут со мной случилось ЭТО. Кто-то сзади прижался ко мне, вложил свои губы в мое ухо и стал шептать: «Эльф, мой эльф». И этот шепот был как сон. Его правая рука взяла мою свободную руку, а левая полезла мне в штаны. Если б это был рабочий, я б закричал или дал бы ему по морде. Но этот человек пах не как рабочий. Он пах чем-то чистым и бодрым. Как самолет. И его руки не были руками рабочего. Одну руку я видел, она держала мою. Моя была смуглая, в цыпках и ссадинах, с обкусанными ногтями. А его рука была большая и белая. Другую руку я почувствовал. Она была мягкой и теплой. Она взяла мой хуй, и он сразу встал. И мы так ехали и ехали. А он все шептал мне: «Эльф, мой эльф». А потом вдруг его горячий язык вошел мне в ухо. И я сразу кончил себе в штаны. И поезд заревел и остановился. Все вышли из вагона. А я стоял у двери и плакал. Потом подошла толстая кондукторша и сказала: «Пошел вон».
М2: А мы жили на краю леса.
М1: Это там, где валуны, обросшие белым мхом?
М2: Ага.
Ж1: И где сосны скрипят по ночам?
М2: Скрипят.
М3: Где ястреб висит в теплом воздухе?
М2: Да.
М4: А на дубовом пне вырезан знак Марса?
М2: Вырезан.
Ж2: А ива у реки похожа на горбатую девушку?
М2: Точно.
М5: А в прихожей стоит чучело медведя с фонарем?
М2: Этого медведя убил мой покойный папа. А мы жили с дедушкой. И еще были конюх, скотница и кухарка. Дедушка был лесничим. Он руководил лесниками. А они следили за лесом. Чтобы его не вырубили крестьяне и чтобы он хорошо рос. Дедушка любил играть на фисгармонии и охотиться. На дальнюю охоту он ездил с отставным майором и с комендантом. Они охотились на кабанов, ланей и лисиц. А на ближнюю он брал меня. Ближняя охота — на тетеревов и куропаток. У нас были три охотничьих собаки — две гончих и красный сеттер по кличке Дик. С Диком была проблема — он не держал стойку. И в этом виноват был я. Дика привезли прошлым летом. Я тогда уже вовсю охотился на ближней охоте. Дедушка купил мне одноствольную «Беретту». Стрелял я неплохо. Дедушка говорил, что я буду классным охотником, если воспитаю в себе ВОЛЮ. Воли мне не хватало. Когда Дика привезли, он был щенком. Дедушка тогда был сильно занят и каждый день уезжал по лесным делам. Он мне поручил поставить Дика на полевую дичь. Я натаскивал его по тетеревам и куропаткам. Дик искал классно, но совершал одну ошибку: не держал стойку перед сидячей в траве птицей, а сразу бросался на нее, поднимал на крыло, бежал за ней и лаял. Как я ни кричал на него, он не понимал этого. Дедушка сказал, что я должен побить Дика, тогда тот все поймет. Но я не мог бить его. Поэтому дедушка говорил, что у меня слабая ВОЛЯ. А этим летом мы пошли с дедушкой на ближнюю охоту. Перешли через овраг, обогнули березняк, и Дик сразу взял след. Сначала я подумал, что это тетерева, но дедушка сразу показал мне мизинец — значит, куропатки. Дик отлично работал, след пошел вдоль кустов и вскоре уперся в ржаное поле. Тетерева никогда не пошли бы в рожь: они застряли бы меж колосьев. А куропатки маленькие, и они пошли в рожь. Рожь была высокая. Я видел — впереди мелькала голова Дика. Вдруг он поднял куропаток, побежал за ними и залаял. Куропатки полетели веером. Мы выстрелили, и одна упала. Когда мы пошли за ней, то наткнулись на Дика. Он лежал во ржи. Ему несколько дробин попали в голову. Дик мелко дрожал и умирал. И дедушка сказал: «Вот к чему приводит отсутствие ВОЛИ. Если бы прошлым летом ты побил Дика, он бы сейчас не попал под выстрел. Снимай штаны!» Я снял штаны. «Ложись на Дика». Я лег на Дика. Дедушка снял с ружья ремень и высек меня. Он сек меня недолго, но сильно. А я лежал на теплом Дике и плакал.
Ж1: А я жила в большом старом доме.
М1: В котором желтая скрипучая лестница?
Ж1: Ага.
М2: И мраморный камин похож на плачущего старика?
Ж1: Точно.
М3: А по стенам висят архитектурные проекты отца?
Ж1: Висят.
Ж2: И в твоей комнате стоит бронзовый мальчик с оленем?
Ж1: Да.
М4: И огромные часы в кабинете отца бьют и хрипят, бьют и хрипят?
Ж1: Бьют и хрипят.
М5: А стекла на веранде все разноцветные?
Ж1: Разноцветные и в форме листьев. Из веранды виден кусочек пруда. И я каждый день смотрела на этот кусочек сквозь разноцветные стекла. Мне больше нравилось, когда пруд был фиолетовым. Я думала — хорошо бы искупаться в фиолетовом пруду. Или — переплыть его и оказаться в фиолетовой стране. Там все будет фиолетовым: дом, отец, кошка, мать и ее бамбуковая палка. Мать била меня этой палкой за «плохое». Я ночью любила себя трогать между ног. Это очень приятно. И мать один раз заметила, как я это делаю. И побила меня палкой по рукам. Но я все равно трогала себя. И мать каждое утро, когда я просыпалась, смотрела мне в лицо. Она смотрела: есть ли синяки под глазами? Если есть — она говорила: «Ты опять ночью делала плохое?» Она уходила за палкой, возвращалась и била меня по рукам. Отец ни разу меня не ударил, но никогда за меня не заступался. Он чертил свои проекты и часто уезжал на стройки. Мы оставались с матерью. Я любила мать и, когда она уходила, сидела и смотрела на часы. А часы били и хрипели, били и хрипели. Я ненавидела суп из чечевицы и любила трогать себя между ног. И мечтать о фиолетовом доме. Однажды мать повела меня к врачу. Он осмотрел меня и сказал: «Это очень плохо, что ты делаешь. Ты будешь болеть, когда вырастешь». А я сказала, что мне очень хочется. Тогда он сказал: «Каждый раз, когда тебе опять захочется это делать, — смотри в потолок. И у тебя пройдет желание». Я попробовала ночью смотреть в потолок. Но мне захотелось еще сильнее, и рука сама залезла в трусики. Однажды я опрокинула тарелку с супом из чечевицы. И мать посадила меня в подвал. Она иногда меня сажала туда. Это была котельная. Там стояли два котла — один наш, другой соседа, который занимал вторую половину дома. Я сидела на ящике из-под консервов и смотрела на нашу дверь. Там была еще одна дверь — соседа. Она была всегда заперта. И вдруг она заскрипела и приоткрылась. Я вошла и поднялась вверх — по лестнице. Лестница вела в прихожую соседа. Он был тоже архитектор. Они с папой вместе купили этот дом. Сосед был лысый, в очках и очень скучный. Каждый раз, когда он приходил к нам, он всегда говорил про скучное. Я вошла в прихожую и уже хотела позвать соседа, но вдруг увидела его в гостиной. Он стоял на коленях перед каким-то рыжим парнем. А на ковре лежало женское платье. Парень отвернулся от соседа и смотрел в окно. А сосед целовал его руки и повторял: «Ты мне не веришь? Неужели ты мне не веришь?» Потом сосед зарыдал. И так сильно, что с него слетели очки. Он рыдал и обнимал ноги рыжего парня. А парень смотрел в окно. Тогда сосед схватил платье и стал рвать его и кричать: «Клянусь! Клянусь! Клянусь!» А парень нехотя обнял его. Сосед стал расстегивать джинсы парня. А парень засмеялся. Тогда сосед ударил парня по щеке и закричал: «Долго ты будешь мучить меня, свинья?!» Парень расстегнул джинсы и встал на колени. Сосед спустил свои пижамные брюки. Его писька торчала, как палка. Он вставил ее в попу рыжего парня и стал двигаться и кряхтеть. Потом он закричал: «Ты же молодой! Почему у тебя жопа, как у старого капеллана?! Ну, напряги, напряги свою жопу! Я не могу ебать пустоту!» Он трясся, двигался и кричал: «Я не могу ебать пустоту! Я не могу ебать пустоту!» А рыжий парень увидел меня в китайской вазе и обернулся. «Ты чего там стоишь?» — спросил он. И сосед тоже обернулся. Он был белый, как тесто, и без очков. Он двигал своим белым лицом и ничего не видел. Его глаза были тоже белые. И я обкакалась.
М3: А я жил на улице с 82 домами.
М1: В доме с 66 балконами?
М3: Точно.
М2: Там, где 42 квартиры?
М3: Да.
М4: И 125 жильцов?
М3: 123. Двое уже умерло.
Ж1: В квартире номер 35?
М3: 35.
Ж2: С тремя замками на двери?
М3: Ага.
М5: И от твоей двери до школы было 2512 шагов?
М3: 2512 — это в будни. А в воскресенье, когда я шел мимо школы — 2590. Считать я полюбил после того, как в 6 лет заболел полиомиелитом. Это несложная болезнь. У меня просто поднялась температура и отнялась левая половина тела. Я ее совсем не чувствовал. Меня сразу положили в больницу. На ночь меня привязывали к кровати, чтобы я во сне не лег на левый бок. Я бы тогда передавил какие-то важные вены, и могла бы быть гангрена. Ночью я спал, привязанный, а днем я лежал и считал. Считал вещи, углы вещей, складки на простынях, мух, крошки, паркетины, уколы, которые мне делали. Я очень быстро считал. Через полгода я поправился и стал ходить. У меня был специальный ботинок для левой ноги. Он был на толстой подошве, потому что левая нога была немного короче правой. И она была вся в синих венах, словно с нее сняли кожу. Я носил этот ботинок всегда, в любую погоду. Летом в жару нога потела в ботинке. Там было мокро от пота. И я научился громко щелкать потными пальцами прямо на ходу. Громко щелкать. А прохожие не понимали, что это за звук. И смотрели на меня. Когда мне исполнилось четырнадцать, родители отправили меня на лето в спортивный лагерь. Чтобы я окреп. Я хорошо играл в шахматы. И все время в лагере ходил в штанах. Никогда не надевал шорты. Я не показывал свою ногу. Однажды я сидел в туалете и какал. И спустил штаны сильно. И вошел мальчик из второго отряда и сел слева какать. Он увидел мою ногу и сказал: «Ух ты! Синяя нога!» Я подтер попу, встал и подтянул штаны. А он стал громко какать и все повторял: «Синяя нога. Синяя нога». А вечером мы играли в настольный теннис со вторым отрядом. А этот мальчик увидел меня и громко сказал: «О, и Синяя Нога пришел!» Я подошел к нему и сказал: «Молчи». Он сказал: «А что?» Я ему: «Молчи, пожалуйста». А он сказал: «Почему?» Я сказал: «Я дам тебе швейцарский офицерский ножик». Он сказал : «Врешь». А я сказал: «Если никому не скажешь». А он сказал: «Хорошо». И я отдал ему отцовский ножик. Я пробыл в лагере два месяца. За это время я отдал этому мальчику майку с портретом Элвиса, авторучку, значок с бомбардировщиком B-52, восемнадцать сигарет, 21 жвачку и 42 булочки с маком. А в день отъезда этот мальчик написал калом на моей желтой сумке: СИНЯЯ НОГА.
Ж2: А я жила в большой дедушкиной вилле.
Ж1: Там, где спуск к озеру и лодочный причал?
Ж2: Да.
М1: И где пальмовая аллея?
Ж2: Ага!
М3: И где садовник с лошадиным лицом, короткими ногами и длинными руками?
Ж2: Точно!
М3: И где сад с персиковыми деревьями?
Ж2: Да.
М4: И где толстая служанка и худой повар?
Ж2: Худой как щепка!
М5: И где коллекция жуков, которую собрал дедушка во время войны?
Ж2: Ну, он начал собирать жуков еще до войны, когда был простым майором. А когда война закончилась, он был уже генералом. Сейчас в его коллекции 532 жука. Когда я была маленькой, я одного не понимала: почему эти жуки мертвые? Они же такие красивые. Мой дедушка был не простым генералом. Он был Национальной Гордостью. Он прославился своим знаменитым Танковым Прорывом. Этот прорыв вошел во все учебники. И когда дедушка ушел на пенсию, к нему на виллу приходили разные люди, чтобы сказать, как они его уважают. Я тоже любила и уважала дедушку. И всегда помогала ему. А он гулял со мной, играл и читал мне детские книжки. Потом дедушку парализовало. Это случилось неожиданно. Он сидел в саду в шезлонге и чистил яблоко. И вдруг захрипел и задергался. Его положили в спальне. И он там пролежал 3 года. До самой смерти. Он не мог двигаться и говорить. Мог только смотреть, есть, пить, писать и какать. И мычать. Он был очень смешной, когда лежал. Когда родителей не было дома, я играла с дедушкой. Сначала я его щекотала. Но он не боялся щекотки. Потом я ему зажимала ноздри. И он дышал ртом, как рыба. Потом я подымала одеяло и трогала его письку. Писька была похожа на жабу. Дедушка вращал глазами, потел и мычал. Потом я придумала другую игру. Я брала палку для выбивания перин и кусочек сахара. Я била дедушку палкой по животу и командовала: «Голос! Голос!» И когда дедушка мычал, я клала ему в рот кусочек сахара. Родителям и сиделке он показывал глазами в мою сторону и мычал. Но они не понимали его. И я продолжала свою игру. Я приходила из школы, обедала, потом говорила сиделке, что хочу почитать дедушке. Сиделка уходила, я входила к дедушке и закрывала дверь. Он сразу начинал мычать и вращать глазами. Я брала сахар, палку и играла с ним. Потом он привык и все делал как надо: мычал вовремя и сосал сахар. Иногда я его кормила вместо сиделки. И он почти всегда плакал. Ел и плакал. Когда он умер, я тоже плакала. Его похоронили рядом с премьер-министром. И солдаты дали три залпа из ружей так громко, что у меня заложило сразу оба уха.
М4: А у меня не было ни дедушки, ни бабушки, ни папы.
Ж1: У тебя была только мама?
М4: Мама.
М1: Она была невысокой?
М4: Невысокой.
Ж2: Со светлыми кудрявыми волосами?
М4: Со светлыми кудрявыми волосами.
М2: В очках из прозрачной пластмассы?
М4: Да.
М3: С родинкой на левой щеке?
М4: Ага.
М5: С золотым кольцом на левом безымянном пальце?
М4: Это кольцо она иногда снимала. А потом опять надевала. Не понимаю зачем. Моя мама была очень хорошей. Она меня никогда не наказывала. И все мне прощала. Она работала медсестрой. Но этих денег нам не хватало. И после работы она подрабатывала уколами. Она делала уколы больным старикам. И приходила домой всегда в восемь вечера. Тогда я обычно играл во дворе с ребятами. И когда видел ее, подбегал и бросался на шею. А ее руки были очень чистыми и пахли спиртом от уколов. Она говорила: «Ну вот, бабочка прилетела домой». Наша фамилия была Шметтерлинг. И хоть это была немецкая фамилия, мама говорила, что у нее нет ни грамма немецкой крови. Потом она принимала душ, выпивала рюмку коньяка и готовила ужин. Когда она готовила, всегда свистела. Потом мы ужинали и я рассказывал, что было в школе. Она говорила только одно: «Постарайся, чтобы меня туда не вызывали». И я старался. Иногда к маме приходили мужчины. Это было по воскресеньям. Мама говорила мне: «Иди погуляй во дворе». И я гулял целый день. Когда я возвращался домой, мама была немного пьяная. Но вообще она мало пила. Ее не любили соседи, потому что она ни с кем не дружила. Но я плевал на соседей. А однажды ночью загорелся дом напротив. И было светло и страшно. Мама стояла у окна и смотрела. А мне было очень страшно. Очень. И я сказал маме: «Мама, мне страшно». Она легла ко мне в кровать. А я весь дрожал. И мама стала меня гладить и успокаивать. Я никогда не видел пожара. Было так светло, словно наша комната горела и качалась. И за окном кричали и бегали. Я дрожал и дышал. И я прижался к маме и сразу потрогал. А мама обняла меня и гладила. И мы так лежали, пока я не заснул. А в следующую ночь я сам пришел к маме в кровать и сказал: «Мама, мне страшно». И я дышал. Я прижался к ней и сразу потрогал. И заснул. И я приходил к ней в постель каждую ночь. А потом наш класс послали на год в Англию по школьному обмену. И я год проучился в английской школе. Я стал хорошо говорить по-английски. И писал маме письма. Она мне писала, но не очень часто. А когда я вернулся, то в первую же ночь лег к ней в кровать. Я прижался к маме, но не потрогал, а стал целовать ее и сказал: «Милая мамочка, будь моей женой». Она сказала: «Ну вот ты и стал мужчиной». Она положила меня на себя и помогла мне. И я вошел в маму, и она стала моей женой. И мы это делали каждую ночь. И мне было так приятно, что у меня иногда текли слезы. А мама слизывала их языком и шептала: «Мы с тобой преступники». А потом у мамы случился аппендицит и ее положили в ту же больницу, где она работала медсестрой. И во время операции заразили гепатитом. И мама умерла через 7 месяцев и 13 дней. А меня отдали в интернат. И когда я видел бабочек, я вспоминал маму. И стал собирать бабочек и хранил их в коробке из-под конфет. И меня дразнили «Шметтерлинг — ловец бабочек». Но никто не трогал мои коробку. А после выпускного вечера я переспал с одной девчонкой. Потом сжег коробку и пошел работать на консервный завод.
М5: А у нас с братом не было ни мамы, ни папы, ни бабушки, ни дедушки.
Ж1: Папа погиб на фронте?
М5: Ага.
Ж2: Бабушка умерла в первый год блокады?
М5: Да.
М1: Дедушку убило бомбой?
М5: Бомбой.
М2: А мама умерла от тифа?
М5: В городской больнице № 8.
М3: И вы остались с братом одни?
М5: Одни.
М4: Вы были близнецами?
М5: Да. И очень сильно похожи друг на друга. Нас всегда путали и дразнили Зайцами. Потому что у нас были маленькие подбородки и большие зубы. И мы правда были очень похожи на зайцев. Когда пошел второй год блокады и умерла мама, мы тоже стали умирать от голода. Мы жевали все подряд: тряпки, щепки, ботинки, ходили по помойкам. Но помойки были чистыми. В нашем городе было 3 миллиона человек, и все хотели есть. А враг держал нас в кольце, чтобы мы все умерли. И мы бы умерли зимой, если бы не Рыба. Он взял нас в свою банду. Он был уголовник и дезертир. Его взяли из тюрьмы в штрафную роту, но он сбежал. И в банде были еще два дезертира, баба Рыбы и инженер. Наша банда жила в подвале разрушенного дома. У нас там были две печки и плита. Мы делали котлеты из мертвяков, а баба Рыбы меняла их в городе на хлеб. Она говорила, что работает в буфете горкома партии. И что это котлеты из конины и крольчатины, и что их едят работники горкома. Рано утром Рыба будил нас с братом и посылал за жопами мертвяков. Сам он из подвала выходить боялся. Мы надевали школьные ранцы и шли искать мертвяков. Зима была очень холодной. Люди были голодные и ходили еле-еле. И часто умирали прямо на улице. И тут мы с братом подходили, вырезали жопу и уходили. У меня был нож, а у брата пила. Если мертвяк был свежим, я вырезал жопу ножом. А если он уже замерз — брат пилил мясо пилой. Мы клали в ранцы по полжопы и шли искать другого мертвяка. Рыба установил нам норму — две жопы в день. Без двух жоп мы не возвращались. Только один раз нас спугнули и мы принесли полторы жопы. Рыба избил нас. С тех пор в банде нас все звали Полторыжопы. А однажды мы притащили пять жоп. И еле дошли до подвала. Ночью в нашем подвале шла работа: из жоп делали котлеты. Мясо проворачивали через мясорубку, в фарш добавляли казеиновый клей, чтобы котлеты не разваливались, солили, перчили и жарили котлеты на машинном масле. Котлеты получались красивые. Утром баба Рыбы уходила их менять и возвращалась к вечеру с хлебом и табаком. Все ели хлеб с кипятком, потом курили до рвоты. А однажды брат пошел в соседний дом за иголкой и не вернулся. Не знаю, куда он мог деваться. Я искал его три месяца. Потом блокаду прорвали. И меня из города забрал мой дядя. Брат так и не нашелся. Иногда мне снится один и тот же сон: брат показывает мне иголку и говорит: «В этой иголке 512 жоп. Мы не умрем». Потом он колет меня иголкой, и я просыпаюсь.
Все застывают в нелепых позах.
Входят Продавец и Химик.
Продавец: Ну вот. Опять то же самое. Третий раз.
Химик (подходит, внимательно смотрит, толкает М1, М1 падает; толкает Ж1, Ж1 падает): Да.
Продавец: Третий раз. Тебе этого не достаточно? Хочешь попробовать в четвертый? Только тогда у нас клиентов не останется.
Химик: Достаточно. (Закуривает.) Как говорит мой шеф, экспериментальная фаза завершена. Теперь можно с уверенностью констатировать, что Достоевский в чистом виде действует смертельно.
Продавец: И что делать?
Химик: Надо разбавлять.
Продавец: Чем?
Химик (задумывается): Ну... попробуем Стивеном Кингом. А там посмотрим.