Сам себе солитер
По моему ощущению (именно внутреннему ощущению, а не каким-то рациональным выводам), главное несчастие Владимира Сорокина заключается в том, что он патологически не способен стать писателем. Это звучит странно, но это так!
На заре сорокинской известности, где-то в начале 90-х годов, его верный ординарец Светлана Беляева-Конеген кликушествовала в том смысле, что, мол, Сорокин «ваще не литература», что это «ваще выше литературы». Это, конечно, все от лукавого! Все, что выражено словом в рамках определенного жанра (рассказ, повесть, роман, пьеса, даже сценарий), — это литература и должно быть судимо по литературным законам.
У Сорокина несомненно есть выдающийся художественный талант. В отличие от Пелевина, который кроит свои тексты из кусков чужих стилей, не понимая их, не чувствуя и оттого неизбежно опошляя, Сорокин кожей чувствует материю, с которой он работает. Это такой гигантский солитер, вживляющийся в чужую поэтику и уничтожающий её изнутри. С этой точки зрения, Сорокин весьма любопытен. Мне интересно наблюдать за тем, насколько материя, в которую он вживляется, выдерживает натиск этого паразита-терминатора. Насколько он способен разрушить чужой «дискурс». Ведь поэтика не только слова в определенном порядке, но ещё и — главное! — некий духовный цемент. То, что разрушается после сорокинского натиска, стало быть непрочно. «Все, что может быть разрушено, должно быть разрушено» (Писарев).
Меня, например, порадовало то, насколько беспомощен оказался Сорокин перед Платоновым в «Голубом сале». Причем здесь паровозные топки, в которые бросают буржуев в качестве топлива? Это не только этически, но и эстетически неверно в отношении нежного Андрея Платонова!
Вообще, в Сорокине интересны только его достаточно сложные отношения (не взаимные) с русской литературой. Шевцов и Бабаевский выше Набокова и Аксенова. В такой постановке вопроса есть даже что-то леонтьевское или, по крайней мере, победоносцевское, а Победоносцев уж конечно эстетически интереснее и великолепнее Скабичевского или Овсянико-Куликовского (как собирательного образа)! Так и Сорокин, конечно, интереснее Кардина или Кедрова — ну о чем тут говорить!
Но писателя из Сорокина не получается. Из Пелевина получается, даже из тишайшего Акунина получается, а из Сорокина — нет! Почему? В нем нет разделения автора и текста. Сорокин сам и есть текст. Сам себе солитер.
Когда в журнале «Октябрь» я предложил посадить Сорокина в тюрьму, было почему-то много шума. Хотя тюрьма — единственная для Сорокина возможность стать писателем (либо самоубийство — но я христианин и такого ему пожелать не могу). Это единственная возможность разделения автора и текста — рождения литературной судьбы. В тюрьмах вообще сидели не последние писатели — Шекспир, Сервантес, Оскар Уайльд, Солженицын — смотрите, какой удивительный диапазон! А сейчас кто сидит — какие-то витухновские, зуфары гареевы! Сорокин своей прозой заслужил право на тюрьму. Не то ведь пропадет, ей-Богу, слависты да «ад маргинемы» его скушают! Я искренне желаю Сорокину посидеть! Талантливый же человек!
27.12.2000