Съел?
Копия всегда интереснее оригинала. Всю жизнь Владимир Сорокин успешно копировал классиков и вот, поди же ты, прокололся: скопировал самого себя.
Что может быть скучнее копии с копии?
Ошибка предсказуемая: Сорокин имеет все формальные причины считаться классиком, но материал ведь не обманешь — какой из копировальщика классик?
В тринадцати новеллах Сорокин продемонстрировал весь набор авторских приемов и стилей, но более занудного чтения, чем «Concretные», «День русского едока» или «Банкет» я у Сорокина ещё не встречал.
Эту особенность — предсказуемость — критика заметила в «Пире» задолго до выхода живой книги, а потому не будем на ней останавливаться: пусть читатель сам проверит себя на вшивость.
Любопытно другое: концепция книги, которую сам Сорокин в лаконичных интервью определял через понятие «метафизики еды». Но метафизика — вещь расплывчатая, а вот в самой книге темы творчества Владимира Георгиевича даны в отчетливом виде.
Как всякий «настоящий русский писатель», Сорокин абсолютист, то есть работает с крайностями. Что такое крайности применительно к Сорокину? Правильно — это такие абсолютные величины нашей жизни, как слова (воплощенные в языке) и физиология (воплощенная в испражнениях). Тем паче, что первоисточник-то у них общий — рот!
Слова и физиология — вещи связанные: достаточно вспомнить, что сочные описания способны вызвать у человека бурное слюноотделение, не говоря — эрtекцию.
Сорокин — человек concreтный, поэтому понятие «сочного описания» он понимает буквально и «линкует» слова с физиологией напрямую: см., например, новеллу «Машина», где в ресторане можно заказать «слово» и машина выдаст на тарелку его гастрономический эквивалент. Сами понимаете, какой тут открывается простор для авторской фантазии. Или новелла «Зеркаlо», где Сорокин путем стилистических заклинаний пытается обмануть организм и вызвать слюноотделение, описывая еду — лаконично — «на входе», а потом — цветисто — «на выходе».
Ну и самый скверный текст книги — «Сахарное воскресение»: такая попытка поговорить о Серебряном веке на языке его гастрономии. Точнее — на языке наших о ней представлений.
Русский язык, которым пользуется Сорокин, — это язык классического русского писателя-автократа: неторопливый, обстоятельный, со множеством причастных оборотов. На таком абсолютном языке писали Тургенев и Толстой: недаром именно этих авторов Сорокину удалось клонировать в «Сале» (в отличие от Достоевского или Чехова).
Понятное дело, что русский язык такого склада существует только на фоне тоталитарных режимов, где писателю отводится роль «инженера душ». Поэтому Сорокину удаются копии «царского» века или «сталинской эпохи» — и абсолютно не удаются оригиналы «современности». Так что, перепрыгивая через наши дни, Сорокин пытается копировать язык «новой государственности», «вертикали власти», «национальной идеи» и прочей требухи, иначе — тот язык, каким он будет (если будет) завтра. И в этом одна из крайне любопытных особенностей «Пира».
И последнее.
Я всегда считал, что Сорокин — это писатель «буквально понятого тропа». Все его тексты построены на одном приеме — наглядной реализации иносказания. Так что если по ходу текста кто-то просит руки чьей-то дочери, не сомневайтесь: через пару абзацев руку отрежут и отдадут в засахаренном виде. И если мелькнула фраза «е… ть мозги», то жди трепанации с последующим актом.
«Пир» — не исключение: просто в этой книге Сорокин работает с «гастрономическими тропами». Есть же такое выражение «так бы и съел», правда? Вот поэтому «сладкую» девушку Настю обязательно запекут и сожрут родители в дворянском гнезде — под шампанское и лафит. И если кто-то брякнул «сыт по горло», тогда… в общем, можно представить, что будет тогда.
Поэтому на самом деле мне кажется, что Сорокину давно пора написать «честную» книгу — книгу «Русских пословиц и поговорок», где бы уважаемый Владимир Георгиевич действительно разгулялся на просторе. Вы только представьте себе картинку, а? «Своя рубашка ближе к телу»! «Семеро одного не ждут»! «Не говори „гоп“, пока не перепрыгнешь»! «Семь раз отмерь, один раз отрежь»! «Девкой меньше, бабой больше»!
И самая беспроигрышная: «Не имей сто рублей, а имей сто друзей».
Нет, ну правда…
01.02.2001