Осень постмодернизма

Владимир Сорокин был и остается главным философом современности. С ним вроде до последнего времени соперничал Виктор Пелевин, но он стал заложником банальной буддийской метафизики, самоповторений, самопоеданий (в этом, кстати, смысл сорокинского ответа, который читатель найдет в его новом произведении, на странно неловкие нападки Пелевина в романе «Бэтман Аполло»). Это утверждение может показаться спорным и странным, поскольку речь идет о художественном, а не философском дискурсе. Но в том-то и дело, что философский, публицистический, политический и проч. методы описания современной реальности ежедневно доказывают свое бессилие. Прежние ценностные категории, старый аналитический аппарат, традиционные этические установления сегодня не работают. Кажется, напрашивается, точнее, самим временем вынуждается признание: мир съеден постмодернизмом, смыслы оплавились, слились в стихийную, непроясненную массу и само стремление искать, тем более устанавливать смысл, подыскивать экстренные скрепы для расползающегося в хаосе мира кажется безнадежным. Это уже не модернистский абсурд, не эсхатологическое ожидание катастрофы начала прошлого столетия, это свершившийся апокалипсис, жизнь после смерти. Мы все умерли, господа, и устало тешимся обманом якобы жизни. Наше время не имеет онтологической опоры, равно как и наш язык лишен внутренних опор. Это не время обмана, поскольку обман подразумевает срытую истину, это существование по ту сторону антиномии правда-ложь. Нам осталось мечтать о наркотике счастья, о чудесном эликсире иллюзий, добываемом где-то в шаманском Алтае (отсюда название романа).

Собственно, об этом роман Сорокина. Это не антиутопия и не социальная фантастика. Это реализм, то есть описание мира, адекватное его сегодняшнему состоянию. Миф на наших глазах побеждает философию, выступает против Логоса. Это осень постмодернизма, начало эйдетической опустошенности. Дальше — зима, метель…

Сорокин расширяет границы художественного пространства «Дня опричника», «Сахарного Кремля» и ностальгического мифа «Метели». Он выходит за пределы собственно российского. Он покушается на большее.

Это все то же условное средневековье ближайшего будущего, то есть наиболее удобная модель постижения актуальности. Это постидеологический мир, в котором люди легко уживаются с монстрами, в котором гоголевский Нос перестает быть психоаналитическим символом и зримо являет свою фрейдистскую суть, свой прототипический образ, освобожденный от эвфемистических оболочек. Это распавшаяся на параллельные реальности вселенная, сумма замкнутых локусов, как будто не схожих, но по сути единых. Отсюда и композиция романа.

Сорокин не рассказывает историю, но рисует мир. В каждой главе свои герои, и даже если в дальнейшем их пути пересекаются, они не вступают во взаимодействие, не видят друг друга, друг для друга не существуют. Нынешний модус вивенди, нынешнее состояние бытия в его безъязыкости, кажется, и нельзя описать иначе. Довольно страшный диагноз.

The New Times № 33 (301), 14 октября 2013 года