Ловушки ненависти Сорокина

О романе Владимира Сорокина «Манарага»

В Советском Союзе ведь нужно было писать как надо, и у тебя появлялись дачи, квартиры, санатории, медали, собрания сочинений, премии. Просто нужно было быть лояльным к норме. То ли дело потом. Нужно стало писать правильно — просто с другой стороны ‑ и у тебя появляются гранты, премии, возможность попреподавать, нежная любовь славистов, которые знают слова balalaika & siloviki… Буквально сегодня побывал на презентации книги нидерландской славистки: «Философия честности в посткоммунистической России» (проф. Эллен Рюттен). Ни много ни мало. Положительно отзывалась о писателе.

Благо Сорокин остаётся верным принципам «антисоветизма», и в предательстве их его упрекнуть сложно. Да и принцип «живи, как пишешь» уже давно не слишком актуален. Быть можно дельным человеком и думать о красотах слога, гулять с собаками, ценить природу, своих детей и внуков, ходить в рестораны и обсуждать хорошую водку, погоду, да мало ли что… Быть прекрасным семьянином. Канибализм, инцесты, испражнения ‑ и прочие метафорические прелести могут быть ведь только в текстах. А что такое тексты? Подумаешь, — слова на бумаге. Не считать же это, и правда, поступком, как какой-нибудь Арсений Тарковский. Главное, не нарушать закон. Блюсти приличия. А в крайнем случае, есть юристы издательств. Изящная словестность дело тонкое… Критиковать такие тексты невозможно, так как они неуязвимы. Они всеядны и переваривают всё. Особенно их критику. Найдётся место любой игре. Любому подражанию, стилизации, паразитированию, пародированию. И кто-то там в переводе на китайский отличит русскую литературу от китайской подделки под неё. Подделка даже лучше. Меньше боишься запачкать. Сам бог велел. И кто вам дал право судить, где копия, а где оригинал. Уже давно камбалы воюют с хамелеонами за право первородства.

Я вот этому завидую.

Жизни в Европе. Рестораны. Конференции. Презентации. Как с гуся в яблоках скатывается вода? Примерно так. Упрекнёшь в особом цинизме. Напротив, это же битва с мертвечиной за жизнь, поиск болевых точек, саморазоблачение пошлости с помощью её самой же. Упрекнёшь в неуважении к истории. Я против тоталитарного сознания. За свободу. И Россию. До конца. За неприкосновенность частной жизни. Упрекнёшь в издевательствах над русской литературой. Ну как же… Наоборот! Это же как нужно знать и любить классику, чтобы так над ней издеваться. Рабле. Вуаля. Три рубля. Ну и так далее. Варианты примерные, общее направление — ясно. А главное, — не хочешь, не читай!

Сорокин создаёт целый мир. По его текстам снимают фильмы. Хржановский (для любителей цифр может быть интересен фильм «Четыре», а больших цифр бюджета фильм — «Дау»), Зельдович (с его длинными почти медитативными картинами, с постоянной музыкой, грустью, желанием найти свой язык, вероятно), Дыховичный с трагикомедией «Копейка», где через «чернуху» должен звучать какой-то мотив ангельской трубы. И звучит. Все эти фильмы нашли своего зрителя. Многие фрагменты кажутся интересными, и за этим миром и стилем есть творческие «находки» и очевидный труд. Стоит попросить прощения за упоминания имён режиссёров без отчеств. Что уж поделать. Ради экономии места. Компания прекрасна. Продолжим перекличку полков. Рубенштейн. Пригов (что любопытно похороненный, кажется, даже в монастыре — а вы говорите «духовность»), или для совсем уж перестроечных ценителей. Искренко, Нарбикова. Списки легко множатся. Что до отчеств, то постмодернизм и есть отсутствие отчеств, иногда панибратство, иногда отцеубийство, иногда уважительная игра с тем, что казалось или кажется «святым»… Зависит от того, кто им занимается. Не всем же быть Эко и Фаулзами.

Сам новый роман рассказывает увлекательную историю поваров на книгах. Понимать это можно как угодно, как перекличку с «451» или как рассказы о писательской кухне, где рукописи горят. Или даже как критику самого постмодернизма. Тут не так важно как понимать. Важно быть на слуху. Кибер-панк и футурология. Прекрасно. Социальная сатира. Великолепно. Полистилистика. Замечательно. Всё идёт в дело в этом безотходном производстве. Джойса тоже запрещали (а то и сжигали), но Джойс обладал поэтикой, богатством языка, а не только игрой в «золотые сочинения», а чем-то гораздо более настоящем. Пинание мёртвых львов, не только толстых, но и худосочных — прекрасное развлечение. Кто уж попадёт под ногу. Да и сам труд мух и опарышей, червей и гниения — благороден, вероятно. Ибо даёт надежду на выживание сильнейшего. Только вот прекрасное нередко оказывается слабым… В текстах полно многозначительных намёков на личности, узнаваемость ситуаций и контекстов. Рай для ловцов аллюзий, путешествие в многозначительность, претенциозность, пафос и его же высмеивание…

Вы всё не так поняли. Великая мантра.

В известном смысле задача создателя таких текстов расставлять ловушки и силки. Создавать конфликты интерпретаций, сталкивать лбами «критиков». Делать «атомные бомбочки», как мог бы сказать писатель. Как я говорил, я совершенно далёк от мира этого писателя. И даже никогда о нём не говорил. Помнится однажды мой педагог по литературе выразился в духе: «сидит у себя на даче и думает, какие бы ещё мерзости высосать из пальца». Но учительница была традиционной в своих вкусах. Усталой. Сердце у неё было больное. Но чуть больше я был удивлён, когда мой столичный литературный приятель, довольно «продвинутый» литератор в ответ на мою просьбу написать несколько мыслей про Сорокина, ответил, что у него нет никакого желания это делать. Обычно он писал даже про самых скучных писателей пару слов. Почему-то мне показалось, что это было бы достаточно для рецензии.

Для меня в этих текстах больше всего притягательной нежной ненависти ко всему. И я её понимаю. Ненависти к рясам, пампасам и погонам, мордасам и мордочкам. Всё ненавистно. Любой слог. Любая идеология, поэтика, политика. Портреты на стенах и мат на заборах. Любое (особенно искреннее) высказывание. Только тотальная игра. Но это для меня. Для каждого, кто читает, может быть что-то своё. От слёз омерзения и тошноты, до хохота причастности «карнавальной культуре» снобирующего высоколобого салона. Которым всё можно. И водку, и икру. И что придётся. Сложность, тонкость, нюансы, ранимость и хрупкость, которая присуща например хорошей поэзии, уязвимость… Ничего этого здесь нет. И быть не может. Невозможна операция на открытом сердце рукой даже самого опытного и ловкого мясника. Это всё-таки разные профессии. Даже, если мясник будет в смокинге и с хорошей модельной стрижкой.

ИА «REGNUM», 29 мая 2017 года